Москва и Россия в эпоху Петра I - Михаил Вострышев

Бунин так наконец и отделался от розыска. Высидев шесть месяцев в тюрьме, он дождался освобождения, с запретом, впрочем, отлучаться из Петербурга. Полгода спустя вопрос о том, отпустить или не отпустить его в Кронштадт на место служения, предоставлен был на рассуждение Адмиралтейс-коллегии.

Между тем об обговоренной им состоялось решение: «В непристойных словах разыскивать и пытать ее еще накрепко, чтоб показала самуя истину, только сие чинить в то время, как она от болезни выздоровеет, и о состоянии ее караульному сержанту рапортовать повседневно».

По именному указу его величества 8 декабря 1724 года отправлены на «неисходнее пребывание» в Пустоозеро две старухи, Федора да Авдотья, «за важные непристойные слова». Пропитание им предоставлялось иметь от своих трудов. Та же участь предоставлена была и Маримьяне.

Тюремное заключение не способствовало восстановлению ее сил. Караульные солдаты постоянно рапортовали инквизиторам, заботившимся о ее здоровье, что де старуха колодница больна и ходит на костылях. Как Петр Андреевич Толстой, так и Андрей Иванович Ушаков ждали ее выздоровления довольно терпеливо. Маримьяна содержалась в тюрьме два года, с 26 января 1723 года по 23 декабря 1724 года. В этот день Тайная канцелярия в лице своих главнейших деятелей определила: «Вдову квартирмейстера Полозову Маримьяну Андреевну сослать в ссылку в Пустоозеро, и велеть ей там быть вечно. А вина ее такова: говорила она писарю Бунину весьма важные непристойные слова про его императорское величество, о чем на нее тот писарь доносил. А она в расспросе и с двух розысков созналась, что из означенных слов говорила Бунину некоторые слова, токмо не все…» Затем приведена ссылка Маримьяны на слова англичанина Матиса да улика ее котлинским попом в поношении священнического чина, после чего в определении сказано: «А что 27 ноября 1723 г. велено Маремьяною еще розыскивать и пытать накрепко, но токмо ее не розысковано за ее болезнью. И ныне ее не розыскивать же, понеже она весьма от старости в здоровье слаба… А так как по именному его величества указу от 11 ноября 1724 года бабы Федора да Авдотья за важные непристойные слова по четырех розысках посланы в ссылку на Пустоозеро, то и ее, Маримьяну, по силе того же именного указу, послать туда же в Пустоозеро в ссылку. А пропитание ей иметь от своих трудов, как возможет; и отправить за караулом от гвардии с солдатом».

На эту командировку конвойному солдату и государственной преступнице выданы были прогоны на одну ямскую подводу до Москвы. Кроме того на корм старухе отпущено было полтину. Из Москвы же она должна была быть отправлена с новым солдатом, из отставных гвардейцев. На пропитание отпущено рубль, всего же с прогонами 5 рублей 84 копейки с полушкою. Этих денег полагалось совершенно достаточно на прокорм в течение пути от Москвы до Пустоозера.

Пустоозерск, или Пустоозерский острог, куда зачастую ссылали в то время столь тяжких преступниц, находится в Архангельской губернии, в Мезенском уезде, в ста верстах от Ледовитого моря на Пустом озере, соединяющимся истоком с рекой Печерой, и заложен в XVI столетии для сбора ясака с самоедов. Пустоозерский острог заброшен в страшнейшую глушь, от него до Мезени – 500 верст, до Архангельска – 1980 верст, до Москвы 3253 версты.

«Пустоозерск, – гласит старинное описание, – хотя ни величиною своею, ниже особливым каким обывателей рукоделием или искусством от прочих не отличается, но есть знаменитее других селений Мезенского уезда, потому что около оного находящаяся страна в древние времена называлась Югориею».

Разумеется, не ради этого исторического воспоминания, а для лучшего сбора ясака с диких инородцев, здесь было довольно долго воеводское правление, замененное в начале XVIII века комиссарством.

«Пустоозерские жители, – по тому же описанию, – по неимению пахотной земли, всегда упражняются в звериных, морских и тундрянных промыслах, и в рыбной ловле. Здешних же жителей хлебом снабдевают купцы из Соликамска, привозя его по Печоре, на каковой путь употребляются от 2 до 3 месяцев».

В этой небогатой столице великой Югорской страны мы и оставим нашу старуху.

Что до Бунина, то все его литературно-фискальские способности и посильные труды в деле доноса не привели к вожделенному результату. Денег он не получил, вероятно, потому, что старуха созналась в некоторых, а не во всех, на нее возведенных словах. И все, что сделано для него, так это два года спустя после начала дела, 5 января 1725 года, Толстой с Ушаковым отписали в Адмиралтейс-коллегию для ведома: «Дело, о котором извещал Козьма Бунин на вдову Маримьяну Полозову в важном государственном деле, ныне решено, а по тому решению Бунин явился свободен».

Богохульник

Лютые пытки в то суровое время как бы порождали людей, способных переносить самые ужасные истязания; натуры железные, которые сами, очертя голову, как бы напрашивались на ряд всевозможных мучений. Без всякого повода, нередко без особой причины и умысла эти люди извергали хулу на все святое, бранили земного владыку, и тем самым делались преступниками первой важности, для которых по тогдашним законам не могло существовать пощады.

Нельзя сказать, чтобы эти люди всегда были раскольниками, постоянные преследования которых невольно вызывало ожесточение. Нет. Перед нами, например, посадский человек яицкого (уральского) городка Гурьева Иван Орешников. Он вовсе не раскольник, не ожесточен неловко сложившейся жизнью, неудачами да, может быть, и горьким пенником – утешителем русского человека.

В 1721 году донес он в Астрахани на посадского человека Яковлева, торговца из кружевного ряда. «Отпускает он, – говорил Орешников, – между прочими товарами свинец да порох». Яковлева допросили в таможне, извет оказался ложным. Орешникова били кнутом и сослали на три года в Гурьев.

Здесь, среди ссыльных поселенцев, естественно, не расположенных к правительству, новый ссыльный несколько раз выражался насчет высоких лиц и предметов в самых крупных, непристойных выражениях. Поносил веру, богохульствовал и избранивал скаредной бранью его царское величество.

Такое поведение при крутом неуживчивом характере переселенца не могло остаться безнаказанным, и на него был послан в Астрахань донос «в богохулении и в невежных словах против высокой чести его царского величества».

Слово и дело!

Виновного привезли в мае 1721 года в Астрахань, бросили в тюрьму и по приказу губернатора Артемия Петровича Волынского пытали в застенке. Орешников сознался во всем, и Артемий Петрович поспешил препроводить в Тайную канцелярию экстракт из дела с просьбой учинить резолюцию.

Тем временем арестант сидит в особой казенке, получает кормовых по две деньги в сутки и, не видя исходу из своего положения, как бы обезумев от пытки и заточения, решается на новое преступление. При сдаче одной из караульных смен капрал приказал ему встать. Орешников отвечал ругательством, схватил капрала за галстук, стал душить, укусил руку и тут же, при всем карауле всячески поносил веру и царское величество.

Новое преступление повлекло за собой новое объяснение в застенке со свежей пыткой. Допрашиваемый признал себя виновным.