Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

– Ежели, – говорил он в эти дни, – паду от меча неприятельского, то паду славно, почитая себе за счастие каплей крови последней жертвовать защите отечества!

Витгенштейн в порядке отводил свой корпус к Дрисскому лагерю. Прикрывая отход его армии, в непрестанных схватках, гусары Кульнева привычно качались в седлах, звенели низко опущенные ташки с вензелями, бряцало оружие, и раздавалась песня:

Нам плевать на Удино —

Он для нас одно дерьмо…

Яков Петрович с тревогой оглядывал отчие места, затянутые дымом от сгоревшего пороха.

– Жано, – сказал он своему адъютанту Нарышкину, – ты бы знал, милый, какая тоска гложет сердце. Ведь это моя родина! Неподалеку отсюда есть постоялый двор в Клястицах, где проездом, сорок восемь лет назад, нечаянно родила меня матушка…

Ударом небывалой ярости Кульнев обрушил своих гусар на противника. Расколошматил французов в пух и прах. Они стояли перед ним дрожащие. Среди пленных, весь в блеске мундира, застыл и любимец Наполеона – генерал Сен-Жени.

И шел дождь…

Кульнев сорвал с пояса Сен-Жени шпагу.

– А вам – в Москву, – сказал в злости…

Сен-Жени был первым генералом Наполеона, который попал к нам в плен, и Москва сбегалась смотреть на него, как на чудо. Остальных пленных Кульнев загнал в монастырь бернардинов, где была его штаб-квартира. Иван Нарышкин открыл монаше­ские погреба, а там бродили меды панские, дремали в бочках вековые ликеры. Тут французы перепились с горя (а хитрый Нарышкин слушал, о чем они болтают). Утром он навестил Кульнева:

– Женераль! Судя по всему, что я узнал, маршал Удино совершает обходное движение по тракту из Полоцка на Собежу.

– В седло, гусары! – отвечал Кульнев…

Ельник да березник, изредка сосны вдоль почтового тракта. Глухие ставки озер, редко-редко где прочернеет пахота. В этих краях Кульнев перехватил корпус Удино. Битва разгорелась возле селения Клястицы, где он родился. И это была первая значительная битва в Отечественной войне 1812 года. Удино не выдержал напора русских – он отступил, побросав обозы. Гусары сотнями брали пленных. Победа под Клястицами возвысила дух нашей армии.

Яков Петрович ждал, что его “сикурсируют” подмогой с тыла. Но, в горячке погони за Удино, он далеко оторвался от корпуса Витгенштейна…

Жарко было. Дожди стучали по земле бурными, короткими ливнями, не освежая.

– Вперед, гусары! – призывал Кульнев.

Навзничь он опрокинул бригаду французского генерала Кабрино. А за этой бригадой вдруг выросли пред ним, как стенка, главные силы противника.

– Время жить кончилось, – сказал Кульнев. – Ныне пристало время умирать. Найдется ли у нас в обозе хоть одна бутылка шампанского? Разопьем ее поскорее и поспешим в битву, гусары!

На затылке – кивера,

Доломаны – до колена,

Сабли, таши – у бедра,

А лежанкой – копна сена…

Взвизгнул обнаженный клинок, и в тумане утреннем померкла сизая олонецкая сталь. Кульнев – впереди! впереди! впереди! – водил гусар в атаку. Из одной выведет – ведет во вторую.

Над зелеными полями разносился призыв:

– Руби их в песи, круши в хузары!

Удино навалился на гусар всей мощью своего корпуса, и Кульнев отвел свой отряд за Дриссу. Было так жарко, что он сбросил с плеч гусарский ментик. Земля парила, громыхал гром…

Средь печальных холмов отчизны мокли брошенные пушки.

Кульнев слез с коня и, презрев смерть, повел его в поводу.

– Поспешим! – торопил его Нарышкин.

– Нет, – отвечал Кульнев адъютанту, – так уж повелось: в авангарде я первый, а в ретираде – последний…

Он подошел к пушке, открыл зарядную фуру:

– Заряжай!

Генерал-рыцарь Яков Петрович Кульнев сражался до конца.

Из брошенной мортиры, прикрывая отвод своих товарищей, он стал обкладывать ядрами колонну противника. Здесь его настигло французское ядро, которое оторвало ему две ноги сразу.

Обезноженный Кульнев не терял сознания.

Одним движением руки он сорвал с себя все ордена:

– Возьми их, Жано! Пусть французы не ведают, что им удалось убить самого Кульнева…

Нарышкин, плача, забрал у него реликвии былой славы. Последним усилием Кульнев завернулся в шинель солдата. Он желал умереть как рядовой великой армии. Но весть о гибели Кульнева все же дошла до Наполеона, и в письме к своей молодой жене император поделился своей радостью…

Это случилось возле деревеньки Сивошино; позже там выросли молодые елочки, которые бросали тень благодатную на придорожный камень, а на камне том было начертано:

На сем месте пал, увенчан победой, храбрый Кульнев,как верный сын, за любезное ему Отечество сражаясь.

Славный конец его подобен и славной жизни.

Оттоман, Галл, Германец и Швед зрели его мужество инеустрашимость на поле чести. Стой, прохожий, кто быты ни был, Гражданин или Воин, но почти его память слезою.

Кульнев был первым русским генералом, павшим в Отечественной войне, и Москва облеклась в траур.

Знаменитая певица Лизынька Сандунова (тогда еще во всем блеске женской красоты и таланта) выступала в тот день на оперной сцене. Слезы душили ее, она не могла вести арию – и вдруг властно остановила оркестр. В белом хитоне античной богини, раскинув руки, Сандунова запела о боли сердечной:

Сла-ава нашему генералу-у Ку-ульневу,

положившему живот за Отечество, —

ему наша сла-а-ава-а…

И весь зал, как один человек, разом поднялся в рыданиях.

В 1831 году прах Кульнева из придорожной могилы перенесли в его бедное именьице Ильзенберг (что в Режицком уезде Витебской губернии). Над гробницей Кульнева, в особом треножнике, положили роковое французское ядро. Позже над могилой была возведена церквушка. Полк гродненских гусар стал называться полком Клястицким гусарским. А в 1912 году, когда отмечался столетний юбилей Отечественной войны, железнодорожная станция Межвиды, лежавшая неподалеку, была переименована в Кульнево.

Своего потомства Кульнев не оставил. Из числа его побочных потомков отличились два правнучатых племянника. Николай Ильич Кульнев, будучи мичманом, геройски сражался в Цусиму на флагманском броненосце “Князь Суворов”. А старший лейтенант флота Илья Кульнев стал одним из первых асов морской авиации. Он погиб над водами Балтики – в неравном бою с германскими “альбатросами”.

Ныне могила Я. П. Кульнева находится на территории Латвийской ССР. Сейчас это место называется Берзгале – его навещают туристы, едущие по дороге от Великих Лук. Могила генерала-рыцаря находится под охраною государства, как памятник нашей славной истории.