Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппигнанези

– Простите, но не кажется ли вам странным, что такие драгоценные предметы хранятся в столь неподобающем месте, в глуши?

– Действительно, очень странно, – согласился священник, улыбаясь. – Очень давно, в юности, я прислуживал в святилище в Киото. Храм был посвящен сломанным иголкам.

– Сломанным иголкам?

– Да, обычным швейным иголкам. Только сломанным. Этому святилищу покровительствовало знаменитое семейство Арисугава, которое состояло в родстве с императором Мэйдзи. Глава семейства был кузеном Его величества. Однако думаю, что теперь, вероятно, они уже перестали собирать сломанные иголки.

– Какое удивительное совпадение! – воскликнул я. – В юности моя бабушка в течение нескольких лет жила в доме Арисугава, своих дальних родственников.

– Очень интересно. Осмелюсь сказать, что это совпадение является добрым знаком. Ваша бабушка уже умерла?

– Да, и теперь я никогда не узнаю, относила ли она свои сломанные иголки в святилище Киото.

Я взглянул на храм Сотни Зеркал, который пребывал в полном запустении.

– В наше трудное время рыбаки, наверное, забыли о священных обрядах и не ходят в храм.

– О нет, вы ошибаетесь, местные жители – очень набожные люди, – возразил старик. – Но они нашли себе нового бога – бога процветания.

– Могу ли я войти в святилище и полюбоваться хранящимися в нем сокровищами?

– К сожалению, у нас осталось только одно зеркало, все другие были в прошлом году увезены в музей Осаки.

– Я и не знал об этом, – с досадой сказал я. Отец ничего не сказал мне об этом факте.

– Если вам угодно, вы можете осмотреть святилище, – промолвил священнослужитель и повел меня к крыльцу храма. – Входите, вам не потребуется провожатый, святилище очень тесное. Но я уверен, в некотором смысле оно покажется вам просторным.

На сколоченном из кедровых досок потертом крыльце я снял обувь, хлопнул в ладоши, позвонил в висевший колокольчик и переступил порог. Внутри я увидел еще один бронзовый колокольчик и лакированный столик, на котором лежал развернутый свиток с королевской сутрой Павлина, самым тайным буддийским священным текстом. Его ритуалы уходили своими корнями в риобу, учение, возникшее в девятом веке и представлявшее собой сплав буддизма школы сингон и синтоизма, поклонявшегося духам. Я увидел перед собой бумажные экраны, простиравшиеся от пола до потолка. Отодвинув один из них, я оказался в тускло освещенной части святилища и разглядел в полутьме очертания священного, покрытого красным лаком центрального столба и колоссальной бронзовой лампы, верх которой был выполнен в форме лотоса, а ножку украшало изображение обвившегося вокруг нее дракона.

Я прошел вперед, задев плечом свешивавшиеся с потолка колокольчики, и они мелодично зазвенели. Чтобы добраться до алтаря, я раздвигал один экран за другим, словно снимал слой за слоем прозрачную шелуху с луковицы. Пробивавшиеся сверху лучи яркого солнечного света играли в позолоченных медных сосудах, освещали висевшие на стенах шелковые свитки с письменами и высвечивали алтарь, на котором стояли замысловатые канделябры.

Напрасно было искать здесь образ божества, продираясь сквозь прозрачную луковую шелуху. В святилище обитал лишь один дух – это была пустота большого, круглого зеркала из белой полированной меди. Я пристально вгляделся в бледный мерцающий диск и ничего ие увидел, кроме отражения бескрайних морских просторов.

Что это? Может быть, я стал прозрачным? Растаял в воздухе? Или это иллюзия? Я снова всмотрелся в зеркало и понял, что его насмешка надо мной намного хуже любой иллюзии.

«Ты видишь здесь отражение, – услышал я немолчный голос моря, – священнослужителя на перепутье, того, кто разбрасывает неочищенный рис, чтобы рассеять тьму затмения, ты видишь одного из подземных жителей, обитающих в глубинах земли. Ты видишь презираемого хинина, изгоя, праздношатающегося игрока, балаганного шута».

Вот кого я действительно увидел в зеркале. Черные, мохнатые, похожие на гусениц брови на смертельно бледном лице, лошадиные черты, элегантная стрижка-ежик, нелепый и трогательный, купленный в магазине готовой одежды в 1950-х годах летний костюм, яркий галстук (хорошо еще, что я не надел сегодня цветастую рубашку-гавайку), узкие туфли со стертыми с внешней стороны каблуками (следствие шаркающей обезьяньей походки). Это был средних лет писатель послевоенных пятидесятых годоз, с маленькими, как у ребенка, руками, старавшийся выглядеть суровым и солидным, пустой манекен, внутренности которого выел солитер; грустный, потертый жизнью, скептичный ребенок, усмехающийся сам над собой, – честолюбивый император японской литературы, отражающийся в зеркале богини солнца.

Выйдя из святилища, я был растроган, увидев, что старый изможденный священнослужитель ждет меня с чашкой чая в руках. Присев па крыльцо, я надел обувь (странно, но зеркало воссоздало ее с удивительной точностью, хотя я стоял перед ним босым) и взял из рук священнослужителя чашку чая.

– Вы хорошо устроились на Гакидзиме? – спросил старик.

– В деревне я снял уютную комнатку. Впрочем, прошлую ночь я провел на маяке, у смотрителя Икеды, мне пришлось спать на не слишком удобном соломенном матрасе, расстеленном на полу.

– Да, маркиз Икеда очень интересный человек.

– Маркиз Икеда, вы говорите?

– Дело в том, что он происходит из древнего самурайского рода, входившего в клан Сацума. Вы не знали об этом?

Я промолчал, досадуя па отца. Он намеренно не сообщил мне о происхождении Икеды. Оказывается, Икеда, которого я считал самоучкой, человеком скромного происхождения, был маркизом! Я недооценил его.

В створ ворот я заметил местного разносчика Огату Macao. Он раздраженно посматривал па меня, усевшись на чемодан с товарами. Я забыл свое обещание встретиться с ним в полдень у маяка. Должно быть, Икеда сообщил ему, где меня искать. Огата курил, словно дракон, выпуская изо рта струйки дыма, и украдкой подсматривал, сколько иен я отсчитываю, чтобы дать священнослужителю храма Ста Зеркал.

– Осмелюсь попросить у вас сигаретку, добрый господин, – промолвил старик.

Я протянул ему пачку, но тут же с беспокойством подумал о том, что такое количество сигарет может убить его.

– О нет, мне не надо так много, – возразил он. – Хватит и одной сигареты.

И он достал из пачки одну сигарету своими тонкими костлявыми пальцами с серыми, как у покойника, ногтями, свидетельствовавшими о близости смерти.

Старик с наслаждением вдохнул аромат табака.

– Я приберегу ее и выкурю вечером, когда освобожусь от дел. Я подошел к сидевшему у ворот Огате.

– Нам надо торопиться, Мисима-сан, – проворчал он. – Что вы делали здесь так долго? В святилище нечего смотреть, там нет ничего интересного.

Мы направились по тропинке на юг от маяка к берегу Тихого океана, где в полдень в маленькой бухточке собирались ныряльщицы за моллюсками. Я хотел познакомиться с этими женщинами, знаменитыми своими уникальными способностями пырять на большие глубины без всяких искусственных приспособлений. Интуиция подсказывала мне, что среди них я найду юную героиню для своего нового романа, идеальную Хлою. Огата вызвался быть посредником и познакомить меня с ними.