Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппигнанези

Сидя в тени скалы, я вспоминал фигуры древнегреческих куросов, этих улыбающихся юношей из камня. Огата внезапно встал и, зажав в зубах окурок сигареты и заслонив левой рукой глаза от солнца, стал любоваться обнаженными женскими телами. Правую руку он засунул глубоко в карман брюк, и я понял, что Огата мастурбирует.

Почувствовав отвращение, я отвернулся. Прижавшись щекой к скале, я стал наблюдать за ползавшими по ней маленькими прозрачными крабами. В поросших лишайником расщелинах таились мидии. Я крепко обнял скалу, чувствуя к ней огромную любовь и благодарность за то, что она пренебрегает всем, что таит в себе разврат и плодородную силу. Снова взглянув на ныряльщиц, я сардонически рассмеялся, испытывая отвращение и ликуя оттого, что мое видение оказалось иллюзией. Я понял, что раньше смотрел на них сквозь прусский монокль, что германский романтизм Винкельмана, Гете и Ницше сделал меня близоруким, заставил увидеть классические черты там, где их не было и в помине.

Внезапно Огата тронулся с места и приказал мне шепотом следовать за ним. Мы подкрались к ныряльщицам, утопая по щиколотку в песке. Наша городская обувь совершенно не годилась для прогулок по пляжу. Вскоре я впервые отчетливо услышал голоса женщин.

– Macao! Macao! – по-детски восторженно приветствовали они торговца.

Когда мы приблизились к костру, раздался чей-то грубый голос:

– Кто этот молодой человек, Macao?

Заметив меня, женщины поспешно накинули на плечи фуфайки. Выйдя из-за спины Огаты, я оказался в центре общего внимания. Задавшая вопрос пожилая женщина с улыбкой смотрела на меня. Я видел, что у нее не хватает многих зубов.

– Дамы, вам сегодня несказанно повезло, – заявил Огата. – Этого симпатичного молодого человека зовут Юкио Мисима, он – всемирно известный писатель.

– Он пишет для токийских газет?

– Конечно, тетушка, для них, а также для иностранных изданий. И представьте себе, он приехал сюда специально для того, чтобы взять у вас интервью.

– А о чем он хочет расспросить нас?

– Не будьте столь скромны, тетушка, – промолвил Огата, поглядывая на корзины с морскими ушками и прикидывая, сколько денег можно выручить за такой улов. – О вас, искусных ныряльщицах, ходит слава по всему миру.

«Тетушка» недоверчиво хмыкнула, но все же улыбнулась подмигнувшему ей Огате. По всей видимости, они были давними союзниками и находились в сговоре. Правда, я не знаю, носил ли их союз эротический или коммерческий характер. Возможно, их связывали и деловые, и интимные отношения.

– Прошу вас, садитесь, Мисима-сан, – пригласила «тетушка». В отличие от других женщин она не прикрыла фуфайкой свою обнаженную грудь при моем приближении и не отвела глаз в сторону, как это делали более молодые ныряльщицы, смущенно хихикая и толкая друг друга локтями в бок.

Я окинул ее внимательным взглядом, женщина восприняла это с полным безразличием. Я заметил шрамы на ее теле. Хотя волосы «тетушки» были густыми и черными, как у молодой девушки, ее лицо избороздили морщины, грудь иссохла и соски походили на сморщенные смоквы, тело было жилистым. Ногти на ногах женщины были обезображены, подошвы покрыты мозолями и шрамами с набившимся в них песком, что являлось последствием обычая ныряльщиц сильно отталкиваться ногами от усыпанного острыми раковинами и камнями дна, чтобы быстрее всплыть на поверхность.

– Меня зовут Иван Нацуко, – сказала она.

– Как странно! – удивленно воскликнул я. – Мою бабушку тоже звали Нацуко.

– Ха! Этот парень думает, что я – его бабушка, – сказала ныряльщица и расхохоталась. Остальные женщины тоже разразились смехом.

– Берегитесь пылких объятий этой бабушки, Мисима-сан, – заметил Огата.

Когда Огата открыл свой чемодан, словно волшебную шкатулку, наполненную чудесами, все внимание женщин переключилось на товары. Их лица просияли, словно на них упал отблеск бриллиантов из шкатулки с сокровищами. Охваченные волнением, ныряльщицы вскочили со своих мест и окружили Огату. Крики радости, сменились криками отчаяния, когда ныряльщицы поняли, что товары им не по карману. На мой взгляд, чемодан Огаты был набит барахлом – вульгарной бижутерией, отрезами дешевой безвкусной-хлопчатобумажной ткани и искусственного шелка, вельветовыми гета, пластиковыми хозяйственными сумками и другими уцененными в магазинах товарами. Но Огата обменивал их на драгоценные трофеи ныряльщиц – морские ушки, которые дорого стоили.

– Мне говорил о вас Икеда, смотритель маяка, – сказала Нацуко.

– Маркиз Икеда?

– Он самый, – подтвердила она и взяла сигарету из моей пачки. Я дал ей прикурить. У Нацуко были такие мощные легкие, что, сделав одну затяжку, она превратила половину сигареты в пепел. – Икеда сказал, что вы собираетесь написать о нас роман.

– Да, это так.

Я заметил, что Нацуко совершенно не интересуют товары Огаты. Она была единственной женщиной, оставшейся равнодушной к его барахлу. Интересно, было ли это проявлением вежливости по отношению ко мне или, как я подозревал, Нацуко состояла в сговоре с Огатой?

– Смотритель маяка сообщил мне много интересного. Он сказал, что следующим летом сюда приедут люди, чтобы снять фильм по вашей книге, – продолжала Нацуко.

Я действительно похвастался Икеде, что студия «Тохо» заинтересовалась моим еще не написанным романом.

– Это вполне возможно. Крупная токийская киностудия высказала желание сиять по моему роману фильм.

– И эта крупная кинокомпания принадлежит богатым бизнесменам? А как они собираются снимать фильм? Гакидзима – маленький остров, – смеясь, сказала Нацуко, пристально наблюдая за моей реакцией на свои слова. – Может быть, они арендуют весь наш остров, как номер в стеле?

Нацуко переключила свое внимание на Огату. Она наблюдала, как ныряльщицы обменивают улов на товары разносчика. Это зрелище наводило на меня уныние, я терзался угрызениями совести, потому что цели, которые я преследовал здесь, на Гакидзиме, очень походили на цели Огаты. Может быть, Нацуко поняла это? Наверное, для нее я был еще одним эксплуататором и обманщиком, прибывшим на остров, чтобы сосать из его обитателей жизненные соки. По сравнению со мной Огата казался безопасным новичком. Мое появление на острове могло принести гораздо больше бед его обитателям. Может быть, именно такие выводы сделала Нацуко из разговора со мной?

Я огляделся вокруг. Оказывается, не только Нацуко осталась безучастной к появлению торговца Огаты. Справа от меня сидела еще одна ныряльщица, не проявлявшая интереса к товарам, которые предлагал разносчик. Это была самая молодая и, как я заметил, самая красивая из девушек. Неужели она слышала мой разговор с Нацуко? Девушка задумчиво смотрела в сторону моря, не заметив, что фуфайка соскользнула с ее плеч. Ее фигура дышала тишиной и покоем, она походила на бронзовую скульптуру купающейся Венеры эпохи эллинизма.

Девушка сидела на корточках на песке, повернувшись в сторону моря, и напоминала кариатиду, поддерживающую небесный свод. Я нашел свою Хлою! Когда она повернулась лицом ко мне, я заметил, что на ее губах играет прелестная девственная улыбка. Наши взгляды встретились, и я спросил, как ее зовут. Меня ничуть не удивило бы, если бы она ответила: «Хлоя». Но оказалось, что она носила редкое старинное имя Аояги, «зеленая ива». Это было удачным совпадением, потому что Хлоя в переводе с греческого означает «зеленый росток», имя же ее возлюбленного, пастуха Дафниса, восходит к вечнозеленому лавру, растению, посвященному богу Аполлону. Я чувствовал себя археологом, нашедшим древнюю Трою. Мне очень хотелось поделиться своей радостью с Икедой.