Басилевс - Виталий Гладкий

– Как мне отблагодарить тебя за твою доброту? – с невольным восхищением глядя на раскрасневшуюся от возбуждения девушку, спросил Тарулас-Рутилий.

– Ты ошибаешься, лохаг, – снисходительно улыбнулась гетера. – Это не доброта, а всего лишь трезвый расчет. За свою услугу я потребую от тебя многого, поверь. И если вдруг ты окажешься настолько неблагодарным… – она не закончила фразу, но ее пронзительный взгляд был красноречивее любых слов.

– Любое твое желание будет для меня законом, – с достоинством поклонился ей Тарулас. – Я готов выслушать тебя.

– Всему свое время, – коротко ответила гетера, поднимаясь.

– Прости, госпожа, но я хотел бы спросить… – лохаг запнулся, подыскивая необходимые слова.

– Да? – посмотрела она на него через плечо.

– Нельзя ли вместе с нами послать и Савмака?

– Нет, – отрезала Ксено, нахмурившись.

– Но если римлянин узнает, что мы с ним дружны, то, боюсь, ему не миновать беды.

– Савмак – наследник престола Боспорского царства, – голос гетеры звучал несколько напряженно. – И до него римлянину не достать.

– Пусть так, – продолжал гнуть свое Тарулас. – Однако без нашей поддержки и защиты Савмаку придется туго. Я опасаюсь за его жизнь, пойми. Ведь, кроме римлянина, у него врагов, как явных, так и тайных, больше, чем достаточно.

– Ты лучше подумай, как сохранить свою жизнь. Хорошо подумай, – резко сказала Ксено. – Потому что она теперь принадлежит не только тебе, но и мне. А Савмак… О нем я позабочусь не хуже твоего.

Гетера, высоко подняв голову, пошла через сад по дорожке, мощеной крупной галькой. Глядя ей вслед, Тарулас в задумчивости покачал головой – последние слова красавицы объяснили ему многое, если не все.

Шорох опавшей листвы под чьими-то шагами заставил старого воина схватиться за махайру. Он резко обернулся – и медленно опустил руку. Напротив него стоял, приветливо улыбаясь, худощавый.

– Сальве, Рутилий, – сказал он, щуря глаза.

– Привет и тебе, Гелианакс.

– Давно мы не виделись с тобой…

– Давно…

– А ты здорово изменился. Постарел.

– Взгляни на себя в зеркало, пугало огороднее.

Оба весело рассмеялись и сердечно обнялись…

Осенний ветер ворвался в сад, и золотая листва закружила в воздухе, как перья птицы феникс. В крохотном бассейне, куда изливалась вода нимфея, отражалось высокое прозрачное небо, по которому беззвучно плыл в заморские края птичий клин.

Авл Порций Туберон лежал на узкой, неудобной скамье, служившей ему спальным ложем. Несмотря на подстеленные шкуры, кажется, барсучьи, его сухоребрые бока никак не могли найти покоя, и римский агент, в душе проклиная судьбу, ворочался, пытаясь устроиться поудобней. Похоже, безрадостно думал он, ему так и суждено быть вечным скитальцем по воле всемогущего Сената на этом опостылевшем до печеночных колик варварском Востоке. В свой последний приезд в Рим он пытался заручиться поддержкой старого приятеля, Марка Эмилия Скавра, чтобы наконец отойти от дел и уединиться в небольшом поместье на берегу Тибра и предаться житейским усладам, коих он был лишен уже многие годы. В подвалах его белокаменной виллы хранились сокровища, привезенные с Пергамской войны – большей частью награбленные, но кое-что и заработанное на купеческом поприще, – и потому приближающаяся старость в сытости и довольствии прельщала Авла Порция гораздо больше, нежели нынешнее высокое положение в Понте, связанное с большим риском и постоянными путешествиями; от них уже начали поскрипывать кости и побаливать сердце.

Однако, ни Скавр, которого прочили в консулы, ни энная сумма золотом, всученная кому надо, ему не помогли – Сенат наотрез отказал в отставке. Мало того, ему еще пришлось выслушать и весьма нелестные мнения на свой счет от нескольких сенаторов, старых маразматиков, пытавшихся научить его уму-разуму – как нужно вести дела на этом, богами проклятом, Востоке. Внешне невозмутимый, но в глубине души взбешенный, он стоически выдержал пытку нравоучениями, и только дома дал волю гневу, собственноручно избив дубиной нерадивого раба, чего прежде никогда с ним не случалось.

Римский агент мысленно открыл шкатулку с секретным замком, где он обычно хранил самые ценные документы и наставления Сената. Там, в водонепроницаемом футляре, покоился кусок пергамента с привешенной на шнуре электровой печатью. Подобные документы выдавались Сенатом весьма редко и только ввиду чрезвычайных обстоятельств. Написанные киноварью строки подтверждали неограниченную власть Авла Порция Туберона в восточных провинциях и варварских государствах, пока еще не подвластных квиритам.

Тщеславная, высокомерная ухмылка покривила тонкие губы римлянина: разве не является этот архиважный документ признанием его несомненных заслуг перед Сенатом и народом? И разве может брюзжание выживших из ума старцев, коих уже не грела и утепленная сенаторская тога, поколебать доверие к нему истинных владык Рима, направляющих тяжелую поступь легионов по тропам, проторенным такими, как он, незаметными и непритязательными первопроходцами?

Постепенно успокоившись и изгнав дурные мысли, Авл Порций начал размышлять над тем, что привело его на Боспор. Конечно же, послание Сената по поводу известного бунтовщика и клятвопреступника Рутилия, состряпанное им собственноручно, было всего лишь необходимым прикрытием, хоть в какой-то мере объясняющим его вояж. Другое и главное дело, торчащее уже столько лет как заноза, заставило римлянина взойти на борт триеры, любезно предоставленной ему навархом Понта, чтобы отправиться в Таврику, где, по донесениям лазутчиков, жили малограмотные варваризованные греки и дикие номады, чьи обычаи не ушли далеко от обычаев звероподобных гептакометов. Другое, и имя ему было – Митридат Дионис, наследник престола Понтийского царства.

Стараниями Оронта след Митридата был обнаружен в Нимфее. Каким образом царевич попал туда, это так и осталось загадкой. Заместителю начальника царского следствия удалось найти и лохага, командовавшего охраной на судне купца Евтиха и запомнившего двух странных пассажиров, скрывавших под одеждами воинское облачение. Они пользовались особым покровительством Евтиха, что и не преминул подметить не в меру любопытный и хитрый лохаг – его мать была киликийкой из древнего разбойничьего рода, а в жилых отца, рыночного надсмотрщика, текла персидская кровь. Эти воспоминания обошлись Оронту в немалую сумму, мало того, он едва ноги унес подобру-поздорову от дружков лохага, польстившихся на кошелек одного из самых доверенных подручных Авла Порция; но это все были мелочи, недостойные внимания. Выяснилось, наконец, главное – Митридат скрывается в Таврике. Но где именно? Судно нимфейского купца причалило в Пантикапее, и оттуда римский агент решил начать поиски заклятого врага Рима, ибо в Понте назревала великая смута, и имя Митридата Диониса служило ей путеводной звездой. Только голова беглого царевича, водруженная на агоре Синопы, могла заткнуть рот римским недоброжелателям Авла Порция и остудить пыл персидской знати, бряцающей оружием в понтийских провинциях…