Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

— там уже стояла колонна самосвалов, виднелся красный флажок, вбитый в землю. Слепуха сел в кресло, включил передачу. «Уралец» качнулся, клюнул стрелой и медленно пополз.

Это место ничем не отличалось от окружающей степи. Трава уже начинала жухнуть. Тут и там темнели сусличьи норы. Справа за окном виднелась широкая зеркальная полоса реки. Слепуха опустил рукоять, зубья ковша вонзились в землю, а потом прошлись по ней, содрав травяной покров и обнажив бурую глину. Это был первый кубометр земли, вынутый на строительстве канала. Вокруг машины весело шумели и махали шапками люди.

«Уральцу» необходим рабочий забой — отвесная стена высотой до десяти метров, — тогда он черпает ковш полной мерой. Работать сверху тяжело и неудобно, в лучшем случае ковш заполнится лишь наполовину.

Слепуха умело раскапывал землю перед гусеницами. Экскаватор проходил по наклонному спуску чуть вперед, а стена земли перед ним поднималась все выше: метр, три, пять. Ковши зачерпывались все полней. Вот уже не стало видно Волги, вот уже стоявшие по краям забоя люди оказались выше кабины смотрят сверху на ловкую работу Слепухи. За экскаватором тянулась широкая наклонная траншея.

Позади Слепухи, за креслом, стоял главный инженер строительства Георгий Николаевич Мачтет — высокий стройный старик с крупной тяжелой головой. Вцепившись руками в спинку кресла, он жадно смотрел, как Слепуха зачерпывает ковши и вываливает их в кузовы самосвалов. Мачтет занимается строительством с первых дней существования Советского государства. Он строил Днепрогэс, канал имени Москвы, десятки других сооружений.

— Смотрите, это уже канал, — взволнованно говорил Мачтет, указывая рукой на стену забоя, которая становилась все выше. — Теперь он пойдет и пойдет вперед, до самого Дона.

Первые минуты любой стройки всегда волнующи, и они не могли оставить равнодушными даже опытного строителя.

К вечеру «Уралец», вырыл длинную и глубокую траншею. Как и Мачтет, Зенкевич до вечера смотрел на работу Слепухи, а когда тот вышел из машины, сказал ему:

— Придется отдать тебе машину. Такого экскаваторщика грех сажать за письменный стол.

В этот день Дмитрий Слепуха начал счет своей будущей славы.

2

Иван Селиверстов приехал в Калач в конце июля. Он прошел по торговым рядам, повторяя путь Слепухи, напился молока, наелся свежих огурцов, назначил на вечер свидание с молодой краснощекой казачкой, а потом направился в управление стройки.

В длинном полутемном коридоре он увидел табличку: «Экскаваторный отдел», решительно толкнул скрипучую дверь.

— Вы ко мне? — спросил Зенкевич; он готовился к технической конференции, и ему было некогда.

— Прибыл на экскаватор, — доложил Иван.

— На «Уральцах» работал? — привычно спросил Зенкевич.

— Работал.

— Где?

— В Керчи, — храбро соврал Иван.

— Разве там уже «Уральцы» появились? — удивился Зенкевич.

— Две штуки, — Иван врал напропалую.

— Свидетельство есть?

— Все в ажуре, — Иван достал бумажку и издали показал ее Зенкевичу, зажав пальцем то место, которое не должен был видеть начальник. — Видите? Машинист второго класса.

Зенкевич увидел, что в бумажке действительно написано: «второго класса».

— Хорошо, — сказал он. — Поедете в Красноармейск. Идите сейчас на комиссию.

— Куда? — испугался Иван: его тщательно разработанный план готов был провалиться в самом начале.

— Идите, мне некогда. Третья дверь налево.

Врач забраковал Селиверстова с первого взгляда: после одной встречи с лошадью у Ивана с детских лет не хватало двух ребер.

— Все, что хотите, только не экскаватор, — сказал врач.

— А я хочу только экскаваторщиком, — сообщил Иван.

Через три минуты он уже бесстрашно стоял перед самым главным человеком на Волго-Доне, Шикторовым. Начальник строительства писал. Секретарша, стоя в дверях, недоуменно разводила руками: «Сама, мол, не понимаю, как он сюда проскочил».

А Иван уже ринулся в атаку:

— Товарищ начальник, разрешите обратиться.

Наклонив голову, Шикторов смотрел исподлобья на непрошеного гостя.

— Всего два ребра. Чепуха.

— Специальность? — спросил Шикторов.

— Моторист второго класса. — Иван похолодел, поняв, что он проговорился и теперь все пропало.

— Приходите через три года. Выкопаем канал, тогда нам потребуются мотористы.

— Виноват, товарищ генерал, вы ослышались. Я сказал: машинист второго класса.

— Где свидетельство?

— Оно у Зенкевича на столе, — убежденно говорил Иван. — Он-то меня берет, только вот ребра эти проклятые. Я же здоровяк, сами видите.

В глазах Ивана было столько чистоты, а в его позе — столько уверенности, что Шикторов поверил.

— Ладно, идите на экскаватор. У нас не армия, хотя мы тоже на фронте.

— Так точно, — рявкнул Иван.

Прошло еще десять минут, и секретарша уже выписывала Селиверстову направление на работу.

— Какой номер вашего свидетельства? — спросила она.

— Сто десять, — ответил Иван, не моргнув глазом.

— А дробь? Разве дроби нет?

Иван чувствовал себя в ударе, хотя фантазия его не шла дальше единицы.

— Сто десять дробь одиннадцать.

Еще минута — и дело выгорит. Секретарша долго возилась с печатью, поднося ее к раскрытому рту и с кокетством поглядывая на рослого чернобрового красавца парня. Наконец, видя, что чернобровый никак на нее не реагирует, она сердито хлопнула печатью.

Теперь в руках у Селиверстова была законная бумага, на законном бланке, с законной гербовой печатью. Иван почувствовал, что он зверски голоден: работа в этот день была не из легких.