Правитель империи - Олесь Бенюх

— Богатырь и очаровашка родился! девчонки будут бегать за ним табуном.

Что же ты наделала, старая акушерка? Ты, конечно, не знала о том, как патологически ревнив мистер Парсел и как страшен он в своей мести. И его секретаря-итальянца ты видела мельком и вряд ли запомнила. Но ты сказала такие слова, которые хуже всякого дела.

А разве вам, дорогой читатель, никогда не приходилось встречаться с наивной, несведущей добротой, которая убивает вернее мудрой, змеиной ненависти?

Высоко в небе — красавец-самолет «Боинг-707». Он принадлежит авиакомпании «Пан Америкэн». Он летит над Тихим, Великим океаном. Маршрут: Дели — Нью-Йорк. Тихо, покойно в салоне первого класса. бесплатные крепкие напитки. бесплатные ослепительные улыбки стюардессы. «Сэр желает „Балантайн“? „Мартель“? „Мартини“? „Контру“? „Лайф“? „Нью-Йоркер“? Сэр может даже потрепать по щечке молоденькую стюардессу. И пусть сэр не стесняется: это включено в сервис.»

В салоне лишь один пассажир: Джерри Парсел. Вот он как раз только что, так сказать, приветил стюардессу («Ваше имя, милая?» — «Рейчел, сэр!») и вновь углубился в чтение бумаг. Парсел на минуту задерживает невидящий взгляд на иллюминаторе. Иногда он включает карманный диктофон и что-то быстро и долго говорит. Сначала следуют слова — поток слов. заготовки для нового романа. Потом — цифры, цифры, цифры, сплошной поток цифр. Наброски отчета о поездке в Индию.

«Вообще-то, — думает Парсел, — цифры — вещь сухая, как пятилетней давности галеты. Но в определенных сочетаниях они способны вызывать взрыв высоких человеческих чувств. Например, весьма радужное сочетание: „Годовой доход в один миллиард двести тридцать четыре миллиона долларов“. И пессимистическое: „Подоходный налог в размере двухсот семидесяти одного миллиона долларов“. Парсел улыбается. Вздыхает. Или неприятные сочетания: „1 мая“ и „7 ноября“… Он хмурится, отпивает глоток из рюмки. Или страшное — „Третья Мировая Война“… Он мрачнеет. Покачивает головой. Или бодрящее: „Седьмой американский флот“. Он смотрит вниз, на поверхность океана, словно ищет там корабли этого флота. Словно он забыл, что в настоящий момент эти корабли наносят визит „вежливости“ Индии, а потом отправятся на свою базу на Диего-Гарсиа. Или досадное: „Семь миллионов безработных“. Или комическое: „Шестнадцать миллионеров и один водопроводчик“. Парсел беззвучно хохочет, вспоминая состав одной из предыдущих администраций США. Или раздражающее: „Тридцать новых африканских государств“. Он захвачен вихрем цифр…»

Парсел захлопнул диктофон, вызвал стюардессу и попросил ее приготовить постель. Из-под полуприкрытых век он внимательно следил за движениями девушки. И вовсе не потому, что она ему приглянулась. Конечно, Рейчел отнюдь не была «страшна, как Третья Мировая Войн», вспомнил он фразу, сказанную как-то Дайлингом об одной их общей знакомой. Восемь с половиной при двенадцатибалльной системе — в лучшем случае. Плюс молодость. Но он запомнил эту Рейчел еще там, в Дели, на праздновании Дня Республики. Он видел ее в стайке стюардесс, а запомнил по наивной манере держать отвернутой полу плаща ножку напоказ!

Сейчас, когда Рейчел нагнулась, чтобы взбить подушку, Парсел не удержался и легонько шлепнул девушку ладонью по крепкому заду. Звук получился неожиданно звонким. быстро выпрямившись, девушка несколько секунд молча рассматривала Парсела, словно раздумывая — стоит ли на него сердиться. И вдруг расхохоталась. И глаза е, и смех ясно говорили: «Смешной старикашка! неужели ты еще на что-нибудь годишься?»

Парсел вначале немного растерялся. Признаться, этого он не ожидал. Однако тут же решил принять вызов и засмеялся сам. Спустя несколько минут он уже записывал ее имя и нью-йоркский номер телефона в записную книжку специальным шифром, которым были записаны координаты всех его знакомых особ прелестного пола.

Уже на подлете к Лос-Анджелесу он получил радиограмму: «Кеннеди примет Вас завтра на борту своей яхты во Фриско…»

И вот Джерри Парсел сидит в плетеной качалке на уютной палубе «Конкурера». И тянет свой «мартини». Утро. Тихое, солнечное, ласковое утро. Вокруг, насколько хватает глаз, — океан.

Кеннеди стоит у самого борта и смотрит вдаль. Высокого роста, плечистый, подтянутый, в белоснежной тенниске и брюках, он похож на спортивную звезду. Или на знаменитого киноактера на отдыхе.

Парсел щурится, достает из кармана яркой, не по годам, рубашки темные очки, надевает их и внимательно смотрит на Кеннеди. «Многое у тебя есть, мой мальчик, — думает он. — И простота, и трезвость мысли, и разумный расчет. И еще молодость, энергия, задор. Вот почему я и поставил на тебя в свое время. Увы, жестоко ошибся. Ошибся, как никогда. Главного у тебя не оказалось — силы. И решимости любой ценой победить. Любой ценой обеспечить Америке ее место в мире».

— А вы знаете, Джерри, Чертовски занятная штука — жизнь! — Кеннеди улыбается, морщины на высоком лбу разглаживаются, глаза искрятся совсем по-мальчишески. — Только что слушал последние известия. В Африке дикари слопали немецкого посла. А русские в тот же день запустили спутник. Воистину, заключительный век нашего тысячелетия построен на контрастах. И на конфликтах. Теперь, я бы сказал, на конфликте. Мы или они. Свобода или тоталитарность!..

«Америке нужен сильный, решительный, достойный лидер в этом конфликте», — вздыхает Джерри.

Кеннеди подходит к буфетному столику, заставленному бутылками. Наливает стакан виноградного сока, бросает в него несколько кубиков льда. Сев в качалку рядом с Парселом, отпивает сок маленькими глотками.

— Тебе удалось просмотреть мою записку о поездке в Индию? спрашивает Джерри.

— Удалось, — односложно отвечает Кеннеди.

— Ну и как записка? — спрашивает пьющий «мартини», сделав большой глоток.

— Любопытная, — глядя вдаль, отвечает пьющий виноградный сок. Любопытная. Но спорная.

— В чем же?

— Взять хотя бы вопрос об индийском социализме. такой ли уж он в действительности бумажный, словесный? Если да — тогда почему господин Джерри Парсел — бизнесмен трезвый, опытный и, следовательно, в меру рискующий — не вложил до сих пор в Индию ни гроша?

Или такой вопрос — металлургический завод в Бхилаи. Что, это действительно нужнее индийцам, чем наша пшеница? И что лучше работает пропагандистски — сталь, чугун или хлеб, похлебка? И, кстати, раз уж речь зашла о пропаганде, правильно ли мы делаем, перенеся свои усилия на проникновение в индийскую печать, в то время как русские заняты массовым выпуском своих печатных изданий?

Слушая Кеннеди, Джерри думал: «Скажем, у тебя есть сын, Джон. И ему пора становиться на ноги. Станешь ты кидать ему подачки, пусть даже щедрые, царские? Или постараешься дать ему профессию, которая прокормит и его и всю его семью во все времена. А ведь по сути то же самое и здесь — наше продовольствие и заводы русских. То же самое, Джон». Но об этом внутреннем монологе Кеннеди так никогда и не узнал.

Кеннеди внезапно смолкает, словно опасаясь, что Парсел забудет все, о чем он его спрашивал. Барабанит нетерпеливо пальцами правой руки по подлокотнику кресла, по книге, лежащей у него на коленях.