Цветы в Пустоте. Книга 1 - Леа Рэд

наблюдал за ним с неподдельным страданием и вздыхал. Но ничего не спрашивал.

– Если бы у меня было достаточно сил, я бы немедленно объявил им войну, – сказал Мартин только поздним вечером.

И это было уже после: после того, как они приземлились на Эль-Вират, где располагался ближайший официальный штаб миротворцев; после того, как Сильвенио три часа отмокал в горячей ванне; после того, как Мартин привел его в выделенную ему комнату; после того, как Сильвенио из этой комнаты сбежал и с разрешения Мартина поселился временно у него в кресле; после того, как Мартин потерял всякую надежду уложить Сильвенио спать, потому что тот боялся закрывать глаза.

– Почему? – спросил у него Сильвенио, подтянув колени к груди. – То, что я им попался… это только моя вина. Я не думаю, что война бы что-нибудь решила: насколько я понял, они развлекаются так со своими пленниками уже очень много лет.

– Да, – согласился миротворец и погладил его по голове, улыбаясь со странной грустью. – Я знаю, что это ничем бы не помогло. Скорее всего я бы просто погиб, или они разгромили бы весь мой флот, не приученный к военным действиям, а меня взяли бы в плен вместо тебя. Я все это знаю.

Сильвенио не вовремя вспомнил Аргзу, который никогда не сомневался в своей победе и уж точно не смотрел на превосходящие силы врага. Он просто шел и убивал или летел на корабле и убивал – разница была только в масштабах. Что ж, теперь-то можно было порадоваться, что времена всяческих рискованных мероприятий безвозвратно миновали.

– Тогда почему?

Голос Мартина стал совсем тихим, и Сильвенио так и не удалось разобрать, чего этот голос полон больше: страха, сочувствия или все же тщательно сдерживаемого гнева.

– Потому что ты поседел, Сильвенио…

Сильвенио этого не знал. Чуть нахмурившись, он включил голосовой командой в комнате свет и подошел к зеркалу.

Широкая серебристая прядка проложила себе путь сквозь яркую синеву.

– Неудивительно, – отозвался он тихо и больше ничего не сказал.

Мартин, вероятно, думал, что он все-таки заснет позже, потому что, поддавшись уговорам, вскоре лег сам и благополучно уснул. Сильвенио же продолжал сидеть в кресле, обняв колени руками, и слипающимися глазами упрямо смотрел в темноту: ему казалось, что если он позволит себе хотя бы ненадолго задремать, то проснется уже снова прикованным к стене, с нависающими над ним лицами Близнецов…

Ему бы хотелось сейчас лечь под бок к миротворцу, укрывшись одним одеялом, как они делали с Аргзой, но свой лимит бесцеремонности Сильвенио на сегодня уже исчерпал. Поэтому вместо еще одного акта невоспитанности он сидел в темноте и думал; он был бы счастлив остановить течение своих мыслей хотя бы на одну ночь, но, к сожалению, это было выше его сил. Мысли были разные. Он думал о конце, который встретила Хенна. Он думал о том, почему он постоянно вспоминает Аргзу и нельзя ли как-нибудь перестать вспоминать о нем вообще, потому что пора бы начать привыкать к жизни без Паука; он думал о том, почему Мартин с ним так добр и что делать, если он вдруг снова начнет проявлять прежние… чувства. Если он опять захочет его поцеловать – стоит ли выражать на это согласие? Мартин – не Хенна, ему не нужно постели с ним на одну ночь, ему нужно нечто большее, и, хотя Сильвенио дал бы ему все, что тот только потребует – в одну лишь благодарность за свое спасение, он был уверен: Мартин ничего требовать не станет, он может разве что попросить. Сильвенио не знал, готов ли сейчас к тем отношениям, которые может предложить Мартин. А может и не предложить. Как ему с ним себя вести? Как отблагодарить достойно и не обидеть при этом? Быть ли ему просто хорошим другом и при этом пресекать все попытки общаться теснее?

Думал он, правда, и о вещах гораздо более мрачных. В частности, его все не оставляла назойливая мысль, что он, возможно, просто продолжает спать – там, у Близнецов – и видит очередной сон. Который в любую минуту может обратиться кошмаром, наверное, еще более жутким, чем все кошмары до этого, судя по тому, что пока у него все так подозрительно хорошо складывается. И еще он думал о том, что, даже если это не кошмар, свобода в любом случае закончится довольно быстро – вряд ли он успеет ею насладиться. Так было всегда, и так, похоже, будет впредь.

Немудрено, что к утру он чувствовал себя, как выжатый лимон. Голова нещадно болела, в горле снова поселилась мучительная жажда, к которой теперь запоздало добавился и голод, а мышцы мстительно затекли из-за целой ночи, проведенной в неудобной позе в кресле. Несмотря на это, он терпеливо ждал пробуждения друга, надеясь, что его спокойствие как-нибудь передастся и ему.

– Боже милосердный, – произнес Мартин первым же делом, как только проснулся. – Доброе утро, Сильвенио. Ты что, так и не спал?

Он помотал головой, вежливо ответив на утреннее приветствие, и взгляд Мартина приобрел скорбное выражение. Он начал немедленно громко раскаиваться в том, что не уделил своему гостю достаточно внимания прошлой ночью и что так беспечно улегся спать сам. Несколько виноватые и смущенные заверения Сильвенио в том, что все в порядке, эффекта не возымели, и до конца дня Мартин смотрел на него так, словно он был тяжело болен.

Сегодня Сильвенио, однако, и не думал расслабляться. Он был вялым и одновременно напряженным, все так же не отходил от Мартина ни на шаг, с другими миротворцами, радушно встретившими его в штабе, держался с церемонной отстраненностью. Ему все казалось, что на Эль-Вират вот-вот прилетят Близнецы и все тут уничтожат, а он опять сможет лишь бессильно смотреть. Реальность виделась ему нестабильной и зыбкой, готовой распуститься по швам от малейшего неверного движения. Окружающий мир чудился сплетенным из тончайших прозрачных нитей на грани вымысла и бреда. Участливые лица миротворцев казались лишь бесконечными новыми масками, прикрывающими сумасшедшие красные глаза, и даже Мартин, единственный, кому он решил доверять, мог нечаянно напугать его до полусмерти, если вдруг неожиданно, без предупреждения его касался. Мартин пытался разговорить его хотя бы на нейтральные темы, но Сильвенио ограничивался только ответами на его ничего не значащие вопросы и по собственной инициативе разговор не заводил, отчего беседа быстро увядала. Единственное, что изменилось, – в этот день он наконец вдоволь ел и пил, постепенно наверстывая прежний режим питания.

– Может быть, позволишь мне сводить тебя завтра на экскурсию? – предложил