Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945 - Джеральд Рейтлингер

«осттруппен» были изданы «разъясняющие приказы» о том, что дезертиры из Красной армии позднее могут быть переведены в национальные части. Кроме того, было допущено разбрасывание неофициальных власовских листовок, где открыто упоминалась РОА.

Должно быть, с Кейтелем случился удар, когда вмешался Гитлер: «Это не так трагично». Торвальд и другие писатели-власовцы определенно преувеличили драматизм этого совещания, на котором Гитлер не произнес ни одного сердитого слова в адрес Власова. Все, сказал Гитлер, разрешено для пропаганды, при условии, что оно не будет воплощено на практике. Всерьез воспринимать национальные части — это все равно что утопающему хвататься за соломинку. Точно так же отреагировал обожаемый Гитлером его товарищ по мюнхенскому путчу фельдмаршал Людендорф, которого призвали создать прогерманские польские легионы в 1916 г. Тем самым поляки приобрели полумиллионную армию, которую позже использовали для освобождения Польши. (Для агрессии против Советской России в 1919–1920 гг. И только когда Красная армия, освободив Киев и Минск, ринулась в ненужный поход на Варшаву (согласно директивам Троцкого и Ленина), польской армии пришлось биться на своей территории, а затем поляки отхватили Западную Украину и Западную Белоруссию (освобожденные Красной армией только в сентябре 1939 г.). — Ред.) И вот теперь сегодня пример Людендорфа повторяет фон Клюге. «Я могу сказать Клюге и всем прочим господам только одно. Я не создам никакой русской армии. Это фантом первого порядка. Никто не должен учить нас, что все, что мы должны сделать, — это создать украинское государство, и тогда все будет в порядке, и тогда мы получим миллион солдат. Таким путем мы не получим ни одного человека, а только увековечим исключительное безумие. Мы позволим незаметно украсть у нас наши военные цели, а они не имеют ничего общего с украинским государством».

Ни при каких обстоятельствах добровольческие соединения не должны передаваться третьей стороне — русскому, который говорит им: «Сегодня вы работаете с немцами, но завтра не будете». С такой примитивной логикой Гитлер утверждал, что, если добровольцы будут действовать против русских интересов, они будут бесчестными и бесполезными. А если они будут служить русским интересам, то тогда они будут опасны для немцев.

Гитлер маневрировал в деле Розенберга — Коха, которое он так позорно не сумел урегулировать 19 мая, и Цейцлеру потребовалось некоторое мужество, чтобы вернуться к теме разговора. В стремлении сохранить существующие добровольческие формирования он подготовил справку, где занизил их численность. Он объявил, что среди сорока семи батальонов в распоряжении командующих группами армий и командующего Резервной армией есть только один укомплектованный национальный полк. Из 400 тыс. человек 60 тыс. — просто охрана, а 220 тыс. — все еще Hiwi. С другой стороны, за пределами Советского Союза находится казачья дивизия, проходящая подготовку в Млаве, в Польше, а также первые части Туркестанской дивизии в Ной-хаммере, в Силезии. Цейцлер был против создания каких-либо дополнительных дивизий и собирался предупредить об этом Гельмиха. Здесь вмешался Гитлер, в самой вежливой манере заявив, что он лично в пользу набора большего количества тюркоговорящих воинских формирований, «когда мы вернемся назад на Кавказ».

Тут Рудольфу Шмундту пришлось напомнить Гитлеру о решении, которое его просили сделать. Он напомнил ему, как Георг Линдеман из 18-й армии сохранял железнодорожные пути и сельскохозяйственных рабочих, занятых сбором урожая, под защитой от партизан с помощью 47 тысяч Hiwi. Они служили за «хлеб и уход», но после приезда Власова в зону боевых действий 18-й армии Hiwi ожидают выполнения обещаний Власова, либо они начнут саботировать железные дороги вместо того, чтобы обслуживать их. На это Гитлер монотонно повторил, что решение использовать пропаганду Власова только на советской стороне фронта уже принято. Кейтель увел его от этой темы, и Гитлер принялся осуждать план фон Кюхлера, касающийся зачисления балтийских народов в германские соединения. На это Цейцлер возразил, что смесь немцев и иностранцев уже дала хорошие результаты в Туркестанской дивизии Нидермайера. Поэтому замечание Шмундта о Hiwi было обойдено, и в течение двух месяцев Шмундт был полностью реабилитирован, когда русская охрана из добровольцев сдавала партизанам железнодорожные станции на фронте группы армий «Центр».

Наконец, докладывая, что Власову запрещено проводить какую-либо пропагандистскую деятельность на германской стороне фронта, Кейтель запросил, можно ли еще использовать название РОА в пропаганде, нацеленной на противника. «Да, — ответил Гитлер, — здесь можете делать что хотите. И если пропаганда приводит новых дезертиров, их можно отправить на угольные шахты, где 50 тыс. или даже 30 тыс. новобранцев могут творить чудеса». С сожалением Гитлер добавил: «Но тогда с ними действительно придется обращаться корректно». По тактическим соображениям Цейцлер шумно приветствовал это зловещее предложение, заявив, что в любом случае он мало что может сделать с дезертирами, кроме как заполнить некоторые бреши в рядах Hiwi. По крайней мере, Цейцлер теперь знал, что существующие соединения уже не будут распущены, потому что Кейтель напомнил ему, что надо представить Гитлеру новые положения об «осттруппен», над которыми он сейчас работает. Крайне утомившись от беседы на эту тему, Гитлер сделал вид, что не заметил эту часть его высказываний. Он пробормотал, что, возможно, соберет своих высших командующих и расскажет им то, что только что говорил. Ламмерс может что-нибудь извлечь для проекта из данного протокола совещания.

Удар был нанесен, и Гитлер принял решение против остполитиков, но какое решение! Усталый, нерешительный и рассеянный Гитлер оставил после себя жалкую запись, чего диктатору делать не следовало. У Цейцлера, однако, имелись все основания быть довольным результатами этого совещания. Теперь у него были развязаны руки, и он мог обнародовать стандартный кодекс, по которому добровольцы становились почти немецкими солдатами. Над ним поработал Фрайтаг-Лорингхофен, а потом Хайнц Херре. Теперь Штауффенберг, лежавший в госпитале, весь в бинтах, требовал его завершения. Для Херре положения «5000» и «8000» были просто конфетками, леденцами, чтобы дитя не плакало, пока идет разговор о его будущем. Цейцлер, как более профессиональный солдат, подмечал в них, к своему удовольствию, порядок и согласованность. Теперь два человека с одинаковыми заслугами могли, по крайней мере, получить одну и ту же награду. Различия в отпусках и в солдатских пособиях женам в военное время станут достоянием прошлого. Браки русских добровольцев и русских гражданских рабочих перестанут доставлять кошмарные осложнения для штабистов.

А что же Власов, которому было запрещено выступать или публиковаться на германской стороне фронта? В тоталитарном режиме были такие прорехи, что в то лето он путешествовал в Вену и побывал на Рейне, содержал еще больший «двор» и отправлял своих ведущих пропагандистов в Париж, в то время как в Дабендорфе власовцы Зыков и Трухин сотворили странное варево из нацистского материала, которым их снабдили. То, что