Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Безумное побуждение овладело Стивеном; он кинулся к этой прелестной ручке, схватил ее за кисть и осыпал жаркими, восторженными поцелуями.

Магги, после минутного испуга, выдернула руку и кинула на него взгляд оскорбленной богини; она вся дрожала от злобы и унижение.

– Как вы смеете? – воскликнула она нетвердым, глухим голосом, едва переводя дух: – какое право дала я вам оскорблять меня?

Она бросилась от него в ближнюю комнату и кинулась на диван, дрожа всем телом.

Страшное наказание постигло ее за то, что она позволила себе минуту счастья, бывшего изменой в отношении Люси, Филиппа и лучшей стороны ее собственной души. Это минутное счастье кончилось бесчестием, наложило на нее вечное пятно. Стивен не посмел бы этого сделать с Люси, следственно, он был о Магги более легкого мнение.

Бедный же Стивен прислонился к стеклянной раме оранжереи; у него в глазах потемнело от внутренней борьбы любви с злобой и отчаянием. Его снедало отчаяние, что он не умел удержать своих страстей и оскорбил Магги. Это последнее чувство победило все остальные; все его мысли сосредоточились на том, чтоб бежать к ней и вымолить себе прощение. Не прошло потому и нескольких минут, а он уже стоял смиренно перед Магги; но она кипела еще злобой и негодованием.

– Оставьте меня, – сказала она гордо: – и с этой минуты прошу вас избегать меня.

Стивен повернулся и начал ходить взад и вперед в другом конце комнаты; наконец он почувствовал горькую необходимость возвратиться в залу. Все это случилось так быстро, что, когда он вошел в залу, еще танцевали вальс.

Магги тоже скоро вышла из гостиной. Вся гордость ее натуры заговорила в ней; ненавистная ей теперь слабость, доведшая ее до такого падение собственного достоинства, представила, однако, сама и противоядие. Она решилась предать забвению в самом тайном уголку своей памяти все думы и искушение прошедшего месяца; уже исчезла всякая возможность сманить ее с прямого пути. Долг теперь покажется ей легким, и старые, скромные цели будут опять царствовать в ее жизни. Она возвратилась в залу все еще с лицом, пылавшим от волнения, но с гордым чувством власти над собою, презиравшим всякую попытку уничтожить ее спокойствие. Она более не танцевала, но охотно и совершенно спокойно разговаривала со всеми. После возвращение домой, она простилась и поцеловала Люси в тот день с какою то особою нежностью; на душе у ней было легко и она даже радовалась, этому ужасному случаю, освободившему ее навсегда от возможности словом или взглядом изменить своей маленькой, ничего не подозревавшей кузине.

На другое утро Магги не отправилась так рано, как думала, в Басест. Мать ее должна была ехать с нею в экипаже, а домашние обязанности задержали ее; притом мистрис Теливер не имела привычки спешить с своими делами по хозяйству, и потому Магги, поспешно одевшаяся, должна была уже готовой дожидаться в саду. Люси суетилась в доме, завертывая какие-то подарки детям в Басест. На подъезде послышался звонок. Магги несколько испугалась: она была почти уверена, что это пришел Стивен, и боялась, чтоб Люси не послала его к ней в сад; но вот пришедший посетитель вошел в сад и уселся с ней рядом. Это был не Стивен.

– Мы можем видеть отсюда, Магги, верхушки сосен, – сказал Филипп.

Они пожали молча друг другу руки. Во взгляде Магги заметно было больше прежнего старого, детского чувства к нему; ее улыбка ободрила Филиппа.

– Да, – сказала она. – Я часто смотрю на них и желала бы, как бывало, видеть отблеск на них заходящего солнца. Я с тех пор там была только раз: ходила с матерью на кладбище.

– Я был не раз; я постоянно туда хожу, – отвечал Филипп. – Я живу теперь только прошедшим.

Воспоминание прошедшего и сожаление заставили Магги протянуть руку Филиппу. Они так часто гуляли рука в руку!

– Я помню все места, – сказала она: – на которых вы мне говорили столько замечательных и новых вещей.

– Вы будете опять туда скоро ходить – не правда ли, Магги? – сказал Филипп с некоторою застенчивостью. – Ваш брат скоро, по-старому, будет жить на мельнице.

– Да; но я там не буду жить, – отвечала Магги: – я только буду слышать об этом счастье, а не испытывать его сама. Я опять уезжаю. Вам Люси, может быть, об этом не говорила?

– Так будущее никогда не соединится с прошедшим, Магги? Книга прошедшего навеки закрыта?

Серые глаза Филиппа, так часто смотревшие на Магги с умолявшим восторгом, глядели на нее теперь с последней, едва уловимой надеждой. Она – отвечала на его взгляд своим долгим, открытым взглядом.

– Эта книга никогда не закроется, Филипп, – сказала она с тихой грустью. – Я не желаю будущего, которое разорвало бы узы прошедшего; но узы, связывающие меня с братом, одни из самых сильнейших. Я добровольно ничего не сделаю, что разлучило бы меня навеки с ним.

– И это единственная причина, мешающая нашему счастью, Магги? – спросил Филипп с отчаянною решимостью получить определенный, окончательный ответ.

– Да, единственная причина, – сказала Магги со спокойной решительностью.

И она вполне верила, что говорила правду. В эту минуту она думала, что очарование навсегда прошло. Реакция в ее чувствах, давшая ей какую-то гордую волю над собою, еще продолжалась с той же силой и она смотрела на будущее спокойно, с уверенностью, что может сама выбрать себе жизнь, какую хочет.

Несколько минут они сидели молча рука в руку, даже не смотря друг на друга. Магги представляла себе гораздо-живей первые сцены любви и расставание, чем настоящая; ей казалось, что она в Красном Овраге, по-старому, сидит с Филиппом.

Филипп чувствовал, что он бы должен был совершенно быть счастлив от ответа Магги: она была чиста и прозрачна, как горный источник. Отчего же он не был совершенно счастлив? Ревность ничем не довольствуется и жаждет всеведенья, которое обнаружило бы все сокровеннейшие тайны сердца.

Магги провела четыре дня у тетки Мосс. Ее присутствие как бы придало более блеску июньскому солнцу в глазах этой любящей и вечно-занятой женщины, а ее двоюродные братья и сестры, большие и маленькие, считали ее визит счастливой эпохой в жизни: они заучивали все ее слова и действия, как будто она была образцом мудрости и красоты.

На четвертый день после своего приезда Магги с теткой и кузинами кормила кур на дворе в те тихие часы фермерской жизни, которые предшествуют вторичному доению коров. Высокие строение, окружавшие пустой двор, глядели, как всегда, уныло и грозили падением; чрез старую стену, отделявшую двор от сада, виднелись кусты роз с распускавшимися цветками. Верхняя часть деревянных и каменных строений, облитая вечерним светом, придавала какой-то спокойный, сонный вид всей сцене. Магги, со шляпкой в руках, смеясь, смотрела на маленьких цыплят, когда ее тетка неожиданно – воскликнула:

– Боже мой! кто это к нам едет?

Какой-то господин въезжал в эту минуту в ворота на большой, гнедой лошади; шее и бока ее своими черными полосами свидетельствовали о быстрой езде. Магги вдруг почувствовала страшную боль в голове и сердце, подобную ужасу, при виде живого врага, представившегося уже мертвым.