У солдата есть невеста - Александр Зорич

Доброе дело было сделано и Бат уже собрался уходить.

Но снова передумал.

Он уложил гнездо вместе со спящими птенцами в свою переметную суму – в тот карман, где без мошны с зерном и бутылки с целебным маслом стало свободно.

Конечно, символичней было бы взять птиц за пазуху. И какой-нибудь сентиментальный барчук в шелковых подштанниках и рубахе с кружевными рюшами так и сделал бы. Но Бат знал: когда дурачки выйдут из сытого обморока и начнут с перепугу в валкой темноте возиться, их молодые, но уже достаточно твердые клювы непременно порвут ему грудь до самой кости.

В пяти шагах от пещеры, на небольшом пятачке, отгороженном от бездны зубьями белых валунов, девственный ночной снег был примят и изрядно затоптан, будто утолока там случилась – не то между людьми, не то между людьми и зверьем.

Затаив дыхание, Бат присел на краю поляны и прищурился.

«Так-так-так… Кто тут у нас порезвился? Ага. Нога детская. В сапожке. Да это же Еля! А это чьи растопырены пальцы? Раш-Раша, точно его. А это чьи следы? Батюшки, неужто барс! Да крупный какой! Откуда взялся? И что он тут только делает? Все верно, барс, отпечаток ясный, не хуже вчерашних. Тот же барс, тот же самый! А тут он что, на спине валялся? Блох гонял?» – Бат осторожно поднял клок нежной, голубоватой шерсти. «А тут? Господа хорошие, а куда Раш-Раш-то подевался? А Еля куда?»

На последнюю головоломку Бат немало потратил времени. Хотя ее решение вырисовывалось еще на той поляне, ведь все следы на него недвусмысленно указывали. Собственно, время ушло именно на то, чтобы это решение признать, принять его.

«Это что же получается? Что Раш-Раш и был этим барсом? И рана его, может, той раной была, что товарищи мои ему подарили? И что Еля на нем разъезжает, как на коне? А след такой тяжелый у барса делается оттого, что Елю он на себе везет? А чего разъезжает-то? Хозяйка она ему, что ли? Или просто подружка? Да… Дела-дела…»

Спускаясь вниз по снежной целине склона, Бат обкатывал в уме свои следопытные выводы. Но как он ими не крутил, оставались они теми же.

«А ведь мог бы и сразу догадаться, что Раш-Раш этот – не человек. Уж больно глупенький.»

Вот уже показалась Птичья долина, что служила словно бы приглашением в другую, дальнюю, с шелковым именем «Шафранная», где дворец, зверинец, баня и мягкие перины.

При виде розовой дымки над Шафранной долиной встала у Бата перед глазами молодая княжна – такая же плавная, дымчато-розовая.

Небось взглянет на него так капризно и, задумчиво прижав палец к виску, молвит с жеманным трагизмом, на столичный манер: «Как же это, любезный Бат, выходит, снова с барсом ничего не получилось? А ведь я так на вас рассчитывала, так рассчитывала…» Может, от щедрот душевных велит отсчитать ему пять тертых монет – за участие в охоте. А может и не велит…

Но неохотно думалось Бату Иогале о княжне и ее деньгах. В конце концов, Еля и Раш-Раш стоили всей казны Ее Светлости. И императорской тоже.

«Видать, далеко уже ушли, может, что и к самому водопаду,» – с нежностью подумал Бат Иогала.

Русоволосая девочка и дюжий голубой кот следили за удаляющейся фигурой с вершины горы Поцелуйной и на свой манер озорно переглядывались. Время от времени Раш-Раш оборачивался, изгибал шею, струной вытягивал пушистый хвост и, выпростав шершавый язык, тщательно вылизывал свой правый бок, покрытый гладкой, с серым отливом шерстью. А Еля лепила снежки, швыряла их вниз.

И были они красивее снега, легче пуха, серебристей серебра.

Весна 2004

Перед вами еще одна повесть родом из переливчатого фэнтези-мира, где происходит действие полюбившихся мечтательным читателям циклов «Пути Звезднорожденных» и «Свод Равновесия» – из мира Сармонтазары. И, возможно, поэтому ее главный герой, полководец по имени Бран, неуловимо похож и на эпического вояку Элиена, главного героя «Путей», и на галантного спецслужбиста Эгина, бессменного протагониста «Свода». Бран – гордец и буян, его душа добела накалена жаждой подвигов и славы, он чистоплюй и торопыга, и, подобно своим предшественникам Элиену и Эгину, вынужден на собственном опыте выяснять пределы своих возможностей. Но, как это случается с записными авантюристами, не всегда в состоянии самостоятельно залечить полученные раны…

В центре повести классическая для европейской литературы коллизия – зрелая и оттого жестокая цивилизация борется за господство над некой северной территорией с варварами, на стороне которых молодость и везение. По сути это изначальный конфликт города и деревни, духа и почвы, причем окончательно разрешить этот конфликт в пользу одной из сторон не было под силу ни одной исторической эпохе. Вот и в Сармонтазаре льются реки человеческой крови – исторически и культурно обоснованной…

Когда я, изнемогая от спорадической мизантропии, задумывал эту повесть, я страстно желал сделать ее откровенно нуарной, ядовито-мрачной, нарочитой в своей яростной безысходности. Выражаясь метафорически, мне хотелось рисовать лишь черным и серым, от мазка к мазку выстраивая тревожное, замогильно-готическое настроение. Однако боевые сцены с их пестрой неразберихой и энергической батальной кутерьмой добавили в текст непредвиденно мощную струю всепобеждающей жизни. Вот и получилось: история, которая в итоге вышла из-под моего пера, способна вогнать в депрессию разве что ручного хомячка.

243 г . Дохуммеровой Эры

Северная Сармонтазара

Бран гнал жеребца галопом по широкой мощеной дороге, что соединяла столицу с приморским поселением Геррек.

Там, у самого берега, отдавшись колышущей тяжести осенних волн, стояли широкие, мощные корабли – собственность княгини Скелль. Их горделивые носы с чешуей изогнутых, сшитых внахлест досок обшивки наводили страх на все побережье моря Рейвенн. А те, кто плавали на этих кораблях, были известны и далеко за его пределами.

Говорили, что Ледовоокими пугали матери своих детей даже в тех краях, куда дружины и купцы Ледовооких еще не проторили дорожку. Кто-то скажет – дурная слава. Кто-то скажет, что слава не бывает дурной.

На одном из таких кораблей Брану и предстояло отплыть на континент, где пролегала граница княжества. С каждым годом эта граница отодвигалась все дальше и дальше на юг, кое-как тесня варваров.

Бран гнал коня, нещадно орудуя хлыстом. Он знал, что опаздывает, и всему виной – его необоримое желание увидеть на прощание невесту.

Теперь выходило, что несчастное животное, грудь и пахи которого были в белом пенистом мыле, расплачивается здоровьем за его лирические прихоти.

– Потерпи немножко, Бел. На корабле отдохнешь, – увещевал коня Бран.

А снег все шел. И с каждым верстовым камнем, приближавшим Брана к морю, становился он все обильней.

Пустоши, леса, пашни на глазах делались белыми, новорожденно чистыми и печальными той особой печалью, что сопровождает всякую перемену, к доброму ли, к дурному ли.