Совы охотятся ночью - Энтони Горовиц

— Не могу я на тебя злиться. Я люблю тебя.

Я допила виски. Это был первый мой налет на мини-бар со дня приезда, но в данный момент меня так подмывало вернуться домой и откупорить шампанское. Это напомнило мне о деле.

— Ты получил деньги от Лоуренса Трехерна? — осведомилась я.

— Пока нет.

— Я просила его перевести аванс на твое имя.

— Да не нужны мне деньги, Сьюзен. Особенно если ради них тебя готовы убить.

— Ладно, с моим великим расследованием так и так, наверное, уже покончено, — сказала я. — И мне абсолютно ничего не удалось выяснить. Нынче утром меня уволили. Лиза Трехерн хочет, чтобы я съехала завтра до двенадцати.

— Это та женщина, что встретилась нам на улице? — Андреас улыбнулся. — Я сразу понял, что она мне не по душе.

— То была пустая трата времени, не считая кучи денег на перелеты и гостиницы. — Я встала. — Зато ты можешь остаться здесь на ночь, и мы закажем самый дорогой ужин, какой способен предложить нам ресторан отеля. Хотя бы это бесплатно. Возможно, тебе удастся выбить из Лоуренса Трехерна чек. А завтра мы возвращаемся назад.

— На Крит?

— В «Полидорус».

— А чем займемся до ужина?

— Вообще-то, у меня есть одна идея.

Я подошла к окну, чтобы задернуть шторы.

И как раз вовремя, чтобы заметить садящегося в машину Мартина Уильямса. Держался он воровато, явно не желая быть замеченным. Не далее как сегодня утром я более или менее открыто обвинила его в убийстве шурина. Я пригрозила разоблачить его самого и опровергнуть данные им ложные показания. И вот пожалуйста, этот тип здесь.

Я стояла и смотрела вслед его уезжающей машине.

На следующее утро все переменилось. Я завтракала с Андреасом, когда Инга принесла адресованное мне письмо. Было что-то такое в надписи на конверте, сделанной корявым крупным почерком, что сразу подсказало, откуда пришло это письмо. Вложенный в конверт единственный листок разлинованной бумаги вскоре подтвердил мою догадку. Штефан Кодреску согласовал мое посещение тюрьмы на этот самый день. Мне оставалось только пройти регистрацию через Интернет. Я это сделала, и пару часов спустя мы с Андреасом уже мчались в моем родстере «Эм-Джи-Би» с опущенным верхом по трассе А14 в Норфолк.

Я раньше никогда не посещала места заключения, так что в Уэйленде мне было интересно абсолютно все, начиная с расположения тюрьмы среди тихого поселения из зданий, похожих на дома престарелых и бунгало, в паре миль от Тетфорда. Последовательность узких извилистых улочек привела нас к уединенно стоящему строению, которое можно было принять за университетский корпус, если бы не зловещие ворота тройной высоты. Им полагалось раздвигаться, чтобы пропускать тюремный автобус. Еще здание было обнесено бесконечной стеной с колючей проволокой за ней. Хотя и окруженная домами, тюрьма стояла, по сути, посреди пустыни, куда не ходили пригородные автобусы, ближайшая железнодорожная станция располагалась в двенадцати милях, а двадцать фунтов (в один конец) за поездку на такси являлись суровым штрафом для того, кто вздумал нанести сюда визит. Впечатление создавалось такое, будто власти решили наказать не только тех, кто находился в заключении, но также их родных и близких.

Я остановилась на тюремной автопарковке, и мы с Андреасом посидели вместе несколько минут. Входить в заведение разрешили только мне, а поблизости не видно было пабов или ресторанов, так что моему спутнику предстояло торчать в машине.

— Не хочется мне тебя оставлять, — сказала я.

— Не переживай. Всю дорогу из Греции я мечтал посидеть немного в автомобиле, припаркованном рядом с тюрьмой строгого режима.

— Если меня вдруг не выпустят, набери три девятки.

— Непременно наберу этот номер и попрошу, чтобы тебя там оставили. А насчет меня не волнуйся. У меня есть что почитать.

Он извлек экземпляр романа «Аттикус Пюнд берется за дело» в мягкой обложке. Не знаю, можно ли любить человека сильнее, чем я люблю Андреаса?

Затем я вошла в тюрьму.

Любопытно, как королевская тюрьма Уэйленд ухитряется соединять в себе современность и старомодность. Возможно, именно такой выглядит в наши дни и сама идея содержать людей под стражей: прорывная для Викторианской эпохи, но слишком примитивная и, если уж на то пошло, несуразно дорогая для технологий и возможностей XXI века. Я вошла в маленькую, с ярко окрашенными стенами пропускную зону, увешанную напоминаниями про наркотики и мобильные телефоны, которые могли быть незаконно спрятаны на поверхности или внутри моей персоны. Мне пришлось низко наклониться, чтобы переговорить через окошечко с охранником в форме, который проверил мой паспорт и принял на хранение сотовый. Вместе с парой других посетителей я прошла в клетку. Послышалось громкое жужжание, и дверь за нами захлопнулась. Секундой спустя открылась вторая дверь, с противоположной стороны клетки, и мы прошли в отделение для посетителей. Я оказалась в помещении, которое описала бы как самый скверный в мире кафетерий: слишком яркий свет, три десятка столиков, привинченных к полу, маленькое окошко в кухню, где можно было заказать еду и напитки. Неудивительно, что, поскольку это была мужская тюрьма, окружали меня по большей части женщины. Я поймала на себе сочувственный взгляд одной из них.

— В первый раз, милочка? — спросила она.

Я удивилась, как она догадалась, но решила, что в тюрьме наверняка проявляется не один признак, способный выдать новичка. В любом случае держалась она дружелюбно.

— Да, — призналась я.

— Если нужно купить какие-нибудь продукты, сделайте это сейчас. Когда мужчин впустят, образуется длинная очередь и меньше останется времени поговорить.

Я вняла совету и подошла к окошку. Я понятия не имела, что любит Штефан, поэтому накупила всякой всячины: гамбургер, чипсы, три шоколадных батончика, две банки кока-колы. Гамбургер был очень похож на те, что можно купить поздно вечером на выходе с футбольного матча, но только без символики фирмы «Кордон Блю». Я положила его между двумя картонными тарелками, в надежде, что угощение не успеет остыть до прихода Штефана.

Минут десять спустя потянулись мужчины. Они входили через боковую дверь и направлялись к женам, матерям и подругам, сидевшим за столиками. Одеты все были в спортивные штаны, майки и воистину жуткого вида кроссовки. Несколько охранников располагались по сторонам, но атмосфера была спокойной, мирной. Я видела фотографии Штефана Кодреску и сразу его узнала. Он меня, разумеется, не знал, поэтому я подняла руку и помахала. Штефан подошел и сел.

Необыкновенный это был момент, встреча с ним. Все равно как столкнуться с главным героем романа после двухсот или трехсот прочитанных страниц, при этом зная, что до конца остается совсем немного. Разные мысли проносились у меня в голове. Первая — что я, возможно, сижу сейчас напротив настоящего убийцы. Но я сразу отбросила ее. Даже после восьми лет тюрьмы этот человек излучал своего рода ауру невиновности, сразу располагавшую к нему. Он был правильно сложен, широк в плечах, но худощав, как танцор. Не составляло труда понять, почему Лизе хотелось обладать им. В то же время во взгляде его горел огонь возмущения допущенной по отношению к нему несправедливостью, погасить который оказались не способны даже долгие годы заключения. Штефан знал, что не должен находиться здесь, и я сразу разделила с ним это чувство.