Елизавета. Золотой век Англии - Джон Гай

Это был еще один гвоздь в крышку гроба той военной стратегии, которую разрабатывали сначала Уолсингем, а потом и Рэли с Эссексом. После убийства в 1584 году Вильгельма Оранского все трое, каждый на свой манер, выступали за более агрессивную и более скоординированную стратегию борьбы с Испанией и католицизмом, которая могла бы изменить экономическое и торговое положение Англии в мире, но королева всегда вставала на пути у этих планов. Теперь же нужно было любой ценой победить Тирона, опередив отплытие пятой Армады Филиппа III в Южную Ирландию.

Когда вслед за Лестером, Уолсингемом, Хэттоном и Хансдоном отошел в мир иной и Бёрли, Елизавета стала чаще испытывать приступы глубокой депрессии. Из-за тяжелого артрита, поразившего ее правую руку, и сильной зубной боли она не могла писать и вскоре была вынуждена прекратить переписку. Когда депрессия отступала, она давала волю свойственному ей сардоническому чувству юмора. Mortua sed non sepulta! («Мертва, но не погребена!») — горько восклицала она[1232].

Состояние королевы после смерти Бёрли произвело глубокое впечатление на Роберта Маркэма, кузена Джона Харингтона:

О том же свидетельствуют и другие современники событий, в частности Роберт Сидни, племянник графа Лестера и младший брат Филипа Сидни, в письме Харингтону. Этот ветеран битвы при Зютфене совмещал обязанности королевского придворного со службой в Нидерландах в качестве губернатора Флиссингена, одного из так называемых «заложенных городов», которые голландцы передали Елизавете в качестве залога за предоставленные ею займы. «Я вижу королеву часто. Недавние события сломили ее, — констатирует он. — Из-за смерти Бёрли ее миловидное лицо часто орошается слезами. Она редко покидает свои покои, много размышляет в одиночестве и иногда пишет личные письма своим лучшим друзьям»[1234]. Когда-то Сидни надеялся, что Эссекс сможет повлиять на его продвижение по службе, он был разочарован, обнаружив, что граф не способен ему помочь. Должность, которую он занимал во Флиссингене, предполагала регулярную переписку с Бёрли и его сыном, и он воспользовался этим для того, чтобы наладить контакт с Робертом Сесилом. Когда Эссекс отплыл с армией в Ирландию, Сидни еще больше отдалился от него и его приверженцев, ставших предметом бурных спекуляций, преимущественно враждебного толка. «Королева недовольна. Сейчас у лорд-наместника [Эссекс] есть повод для радости, но впереди его ждут лишь неприятности, — пишет Маркэм и угрожающе добавляет: — У Эссекса есть друзья, есть и враги… но, когда у человека так много явных друзей и скрытых врагов, кто знает, какой конец ему уготован?»[1235]

Тем временем Елизавета не находила себе места из-за угрозы испанского вторжения в Южную Ирландию и неясных обстоятельств переговоров между Эссексом и Тироном у переправы Баллаклинч. Ее терзал вопрос: что в действительности Эссекс пообещал повстанцам в ходе этой встречи?

Нетерпение ее росло, и она приказала Эссексу немедленно выдвинуться на север в Ольстер и атаковать Тирона на его территории. В том же письме она решительно и недвусмысленно лишает его дарованного ранее права при необходимости назначать себе временного наместника и возвращаться ко двору за советом. «Нашею волей и желанием Мы приказываем вам, — пишет она грозным тоном, который напоминает ее укоризненное письмо к Лестеру, написанное после того, как тот принял должность наместника Нидерландов, — несмотря на временно дарованное Нами ранее разрешение… с этого мига ни при каких условиях не прибегать к этой привилегии»[1236].

Теперь, если Эссекс по какой-либо причине захотел бы оставить свой пост, он должен был сначала заручиться разрешением Елизаветы. Он мог покинуть Ирландию только после получения четких инструкций для своего заместителя, «без коего Мы, во исполнение Нашего желания, поручаем вам ни за что не покидать королевство, пользуясь разрешением, полученным ранее»[1237].

Девять недель спустя Эссекс этот приказ нарушил и спешно вернулся в Лондон. Полностью убежденный — и небезосновательно, ввиду того что ему было отказано разместить гарнизон в Лох-Фойле, — в том, что его недруги в Тайном совете планируют против него заговор, и чувствуя приближение неминуемой беды, он решил, что единственный способ обернуть ситуацию в свою пользу — явиться к королеве без доклада и лично изложить ей ситуацию.

Из-за своего эгоцентризма он был почти полностью отрезан от других членов Тайного совета и теперь расплачивался за неумение ладить с людьми и дорожить доверием своих единомышленников при дворе. Несмотря на свои сомнительные связи с фрейлинами, он не имел союзников даже среди женщин, имевших доступ в королевские покои, всецело полагаясь лишь на изменчивую благосклонность королевы. И хотя некогда Бёрли, Хэттон и Хансдон его поддерживали, со временем он настроил их против себя, как и тех, кто пришел им на смену, главным образом Сесила, Ноттингема и лорда Бакхёрста, которого королева назначила на пост лорд-казначея, прежде занимаемый Бёрли[1238].

В пятницу 28 сентября 1599 года незадолго до рассвета Эссекс добрался до Уайтхолла, пересек на лодке холодную туманную Темзу и направился в Ламбет. Там он воспользовался оставленными хозяевами лошадьми и на предельных скоростях поскакал в Нонсач, куда Елизавета приехала отдохнуть на несколько дней[1239]. По чистой случайности лорд Грей, злейший враг графа Саутгемптона, приближенного Эссекса, тоже находился в то утро в Ламбете. Грей отверг просьбу Эссекса позволить ему самому сообщить королеве о своем возвращении и поехал прямиком в Нонсач. Он прибыл во дворец около десяти утра, на пятнадцать минут раньше Эссекса. Этого оказалось достаточно, чтобы сообщить Сесилу о приближении Эссекса, но не для того, чтобы предупредить королеву и удвоить ее охрану[1240].