Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

За наше творение на аукционе бились 16 соискателей. В результате сценарий ушёл за 325 тысяч долларов — таких денег до той поры за оригинальный сценарий ещё не платили. Получив деньги, мы отправились в пустыню, чтобы забрать свою машину. Поехали туда не на автобусе, а взяли такси!».

Как только «алмазная пыль» улеглась, принцип распределения денег от «Якудзы» поменялся — по 40% получали Пол и Хэмилбёрг, а Леонард — лишь 20%. «Теперь я стал старшим братом, а потому устанавливал правила, — рассказывает Пол. — Основу писал я, он — связки. А потом я переписывал всё целиком. Брат у меня играл роль резонатора, деки музыкального инструмента, что ли. Я хотел сделать так, чтобы заслуга создания сценария принадлежала мне одному, хотя и убедил его разделить со мной роль автора идеи». Леонард, правда, считал по-другому и сделал вид, что ничего подобного не было.

Так неожиданно у Пола появились деньги. Вот как Милиус описывает покупку ими нового автомобиля, это был «Альфа-Ромео»: «Продавец, только взглянув на Пола, заметил: «Вы знаете, больше всего ДТП с владельцами новых автомашин случаются в первые восемь часов после покупки». Как в воду глядел: Пол слишком резко повернул с шоссе на бульвар Сансет, выехал на тротуар и вдребезги разбил новенькую тачку».

«Стоило Шрэдеру удачно продать свой первый сценарий «Якудза», как у него крышу снесло — самомнение вознеслось до небес, — вспоминает Сэнди Уайнтрауб. — На людях он появлялся с револьвером, направо и налево демонстрируя свою «игрушку». К тому же он, похоже, всегда был под «газом». Моё личное мнение — у него явно не все были дома». В марте Пол приобрёл дом немыслимой планировки в Брентвуде, рядом с особняком, в котором скончалась Мэрилин Монро. Гостиная здесь была столь огромна, что в ней свободно поместились четыре дивана. Сюда же он поставил два музыкальных автомата «Уирлитцер» с хорошим запасом «сорокопяток» 50-х и 60-х годов. Другие помещения оставались практически пусты, если не считать стола с изрядно попорченной ножом массивной верхней крышкой. Кабинет Пола располагался в передней части дома, Леонарда — с задней. Пол писал по ночам, Леонард — днём. Когда в Лос-Анджелес приезжал Де Пальма, он непременно останавливался у Шрэдеров. По заведённой привычке в шесть утра все собирались у телевизора, чтобы посмотреть трансляцию слушаний Уотергейтского скандала, как раз начинавшихся в Вашингтоне. По вторникам братья получали письма от матери с текстом всех трёх воскресных проповедей, на которых они были вместе с отцом. Мать понимала, что дети её окончательно заблудились, а потому писала: «В раю нам с отцом вас будет не хватать».

Пол где-то раздобыл терновый венец, выполненный из меди. Шипы его были настолько остры, что, надевая «головной убор» поглубже, он раздирал себе кожу головы в кровь. Для Шрэдеров это было то, что надо — пусть маленькое, но напоминание о днях детства и юности, своего рода латинское «Помни о смерти». Венок Пол всегда держал на рабочем столе рядом с револьвером. «Менялись пивные бутылки, вытряхивались и возвращались пепельницы. Лишь «терновый венец» и револьвер всегда были на месте, — вспоминает Леонард. — Когда в доме были посторонние, оружие разряжалось. Стоило им уйти, как оно вновь было готово к действию. Что здесь инь, что — ян, решайте сами: садизм — мазохизм, убийство — самоубийство».

На студии «Уорнер» Полу выделили отдельный кабинет. Правда, несмотря на внезапно обрушившийся успех, он по-прежнему оставался несносным мальчишкой. Конечно, приодеть его ещё как-то было можно, а вот заставить вести себя в рамках приличия, особенно на студии, — ни в какую. «Заезжая на территорию студии, он направлял машину непосредственно на шлагбаум, чтобы посмотреть, удастся ли охраннику вовремя его поднять, — вспоминает Милиус. — Часто парень не справлялся и Пол тут же сносил заграждение».

Пол с презрением относился к неудачникам, например, к Киту Карсону, который после нервного расстройства в 1973 году был вынужден за гроши сдавать кровь. Позже, более или менее придя в себя, он приступил к подготовке материала о «новом» Голливуде для журнала «Эсквайер» Интервью со Шрэдером происходило в офисе сценариста. «Я думал, что ты уже на том свете» — вот первая фраза, которую произнёс Шрэдер, усаживаясь за стол, — рассказывает Кит. — Нет бы, сказать: «Я знаю, тебе пришлось нелегко, я пробовал разыскать тебя и помочь». Куда там! У каждого на лбу была своя отметина, вроде рейтинга. Стоило лишиться этого опознавательного знака, как вместе с ним для окружающих исчезал и сам человек. Ты становился опасным, общение с тобой ставило под угрозу перспективы других людей. Вот такое безумие было тогда на нашем рынке. Люди шли на всё, только бы удержаться на плаву».

Сценарии Шрэдер лепил так же споро, как хороший пекарь булочки. Он писал быстро, очень быстро — страниц по десять — двенадцать в день. Законченный вариант получался дней за десять. Рядом с пишущей машинкой непременно лежал револьвер. Как только дело начинало буксовать, он хватался за оружие и начинал нервно нажимать на спусковой крючок. Работал он как автомат и был близок к тому, чтобы исписаться, правда, сам об этом ещё не подозревал.

Сценарий «Дежа-вю», переименованный впоследствии в «Наваждение», предназначался для Де Пальмы. Идея родилась у братьев в течение одного дня и представляла своеобразную смесь из «Головокружения» — обоим этот фильм очень нравился — и «Осеннего полдня» Одзу. Пол буквально заставил Брайана посмотреть эту картину японского режиссёра. «До наступления эры видео заимствовать и компилировать было гораздо легче, потому что мало кто имел возможность смотреть подобные ленты», — замечает Шрэдер. Однако разногласия между сценаристом и режиссёром зашли так далеко, что Пол даже пригрозил убрать своё имя из титров.

На Рождество в гости к братьям приехали родители. Не ставя под сомнение дьявольскую сущность кинематографа, кальвинисты с большим уважением относятся к деньгам. «Нам ничего не пришлось объяснять, за нас всё сказал наш дом, — вспоминает Леонард. — Сами понимаете, отец, президент нефтяной компании, приезжает в Калифорнию, где размеры недвижимости раза в два — три больше, чем в Мичигане и останавливается в доме сына, который в два — три раза больше его собственного. Спален оказалось столько, что у родителей не набралось бы столько знакомых, чтобы каждого разместить в отдельной комнате». После отъезда родителей Пол сказал брату: «Не хочу здесь больше жить. Да и купил я этот дом только для того, чтобы сказать матери и отцу: «Вот, видите — никакой я не неудачник». Весной Пол выставил особняк на продажу.

В это же время Скорсезе обосновался в небольшом доме в испанском стиле с видом на долину, сразу за Малхолланд-Драйв, что на левой стороне Беверли-Глен, западнее особняков Брандо и Николсона. Личный врач посоветовал ему поселиться выше линии распространения смога и он выполнил предписание. Отделкой дома занялась Сэнди. Приглашённый ею мастер по настенной росписи по всему периметру спальни режиссёра изобразил закат солнца в Аризоне. Жалюзи на окнах — оранжевого, красного и жёлтого цвета, — открываясь и закрываясь, меняли свой цвет. Денег почти не было и, выкроив на стиральную машину, осилить покупку сушки они уже не могли, так что постиранное бельё Сэнди приходилось развешивать по комнатам.

Марти и Сэнди не очень-то ладили. Кино стояло у него на первом месте, а Сэнди это не устраивало: «Мне начхать на твой кинематограф. Мне нужно, чтобы мы были вместе, ни больше ни меньше». Они расходились и снова сходились. Ругались и дрались, бывало, что и при посторонних.