Собрание сочинений в десяти томах. Том 1 - Юзеф Игнаций Крашевский

только вчера ещё внимавший соловьиным трелям над рекой, сегодня слышал лишь вой собак да зловещее карканье. Над башней кружилась чёрная стая воронов.

Самбор поглядел вверх.

— Это наши обычные гости, — смеясь, сказал Кос, — вернее, не гости, а товарищи по неволе: ведь они никогда не улетают с башни. Всегда тут караулят в ожидании трупов, а у нас редкий день их не бывает. Как настанет вечер, они уж беспокоятся и все кружатся: ждут, когда им бросят добычу… Вот увидишь, они и нынче недаром каркают.

VI

Выйдя из горницы княгини, Хенго снова отправился в первый двор. Там ждал уже Смерд. Он повёл немца в неосвещённую трапезную для челяди. Окно трапезной, закрывавшееся изнутри деревянным ставнем, выходило во двор, против княжеских палат, так что из него было слышно и даже видно, как там пируют.

Вечер выдался тёплый, душный, и все окна были распахнуты настежь; в княжеских покоях, освещённых лучиной, укреплённой над очагом, было людно и шумно.

Князь любил, видимо, весёлую шутку и старый мёд, оттого на пиру, начавшемся однообразным гулом, вскоре зазвучали песни и громкие возгласы.

Минутами веселье переходило в споры и пререкания, слышались раздражённые голоса, их заглушали другие, потом наступала тишина, и снова вспыхивали ссоры, ещё более ожесточённые. И хотя нельзя было разобрать ни слова, но самые голоса показывали, что веселье сменилось дикой яростью… Челядь уже привыкла, должно быть, к шуму и крикам, которыми кончались княжеские пиры, и слушала их спокойно. Только Хенго тревожно оглядывался, а Смерд, заметив его беспокойство, с усмешкой стал ему объяснять:

— Все это кметы, жупаны да старейшины. Князь все поит их, а от мёда иной раз вырвется у кого-нибудь дерзкое слово, ну и он, милостивый господин наш, бывает нетерпелив… А как дойдёт до стычки… ясное дело — придушит кого попало… Что ж, одним кметом меньше… Бывает, что и сами они сцепятся, пойдут врукопашную, да так оба и остаются на месте… Э, да нам что до этого?

Пение, доносившееся из окон, порой походило на рёв, смех — на вой, а гнев — на рычание псов, которые вот-вот перегрызутся… Но вдруг все стихало, раздавались весёлые, ликующие возгласы; а потом — слово за слово — опять разгоралась ссора, и уже слышалось бряцание мечей. Хенго показалось, что он различает голос князя, который рокотал, как гром среди шума бури. После него все снова смолкало.

Было уже поздно, над озером подымался месяц, во дворе все затихло, и шум пирушки стал особенно явственным. С дороги Хенго клонило ко сну, но его удерживал Смерд, да и любопытство приковывало к лавке.

В княжеских палатах то и дело вспыхивавшие ссоры сменились более спокойной беседой. Издали видны были руки, поднимавшие чары с мёдом, и слышались охрипшие голоса.

Недолгое затишье прервал князь; громким хохотом покрывая глухой гомон, он что-то насмешливо произнёс. Едва он кончил, снова поднялась вызванная им буря. Теперь даже этот, прерывающийся от смеха, повелительный голос не мог её унять.

Князь хохотал, просто покатывался со смеху, когда гости осыпали друг друга оскорблениями. Зазвенела разбиваемая посуда, с грохотом повалились лавки и столы, свет загородили мечущиеся в бешенстве тени с вскинутыми руками, страшный крик разнёсся в сенях и по двору.

Челядь вскочила в испуге. В княжеских горницах неистовствовала буря… треск, грохот, звон посуды, стоны, вопли о помощи, которые внезапно стихали, словно подавленные чьей-то сильной рукой. Все это сливалось в чудовищный гул, над которым рокотал несмолкающий хохот.

Вдруг Хенго, высунувшись из окна, увидел в дверях освещённого месяцем крыльца какую-то чёрную массу. То была куча людей, сплетённых руками и ногами и сцепившихся зубами; сжимая друг другу глотки и нанося удары, они огромным комом выкатились на крыльцо и, загремев по ступенькам, рухнули во двор. Свалившись наземь, весь этот сплетённый клубок стал кататься по песку, давя друг друга и дробя кости. Сверкали мечи, искавшие горла, мелькали руки, душившие лежачих… Один только князь стоял, подбоченясь, на крыльце — и хохотал…

Копошащаяся масса человеческих тел, не рассыпаясь, ползала по двору, только кое-где оставался недвижный, смятый и распластанный труп…

На земле в красных лужах крови отражалась бледная луна. Раненые подползали к крыльцу, стонали, трое или четверо попытались встать, но снова упали, ослабев от потери крови и опьянения. Из глоток умирающих вырывался зловещий хрип. Мало кто встал после этого побоища, а через минуту только судорожные подёргивания тел показывали, что жизнь в них ещё не угасла.

Когда; наконец, все затихло, князь хлопнул в ладоши. По этому знаку Смерд кликнул челядь и ринулся во двор.

— В озеро эту падаль! — крикнул князь. — Очистить двор!.. Вон эту пакость… вон!

Отдав приказание, он допил мёд из чаши, поставил её на лавку и, отяжелев, сел и сам.

Хотя луна ярко светила, зажгли смоляную лучину, и милостивый господин мог с высоты полюбоваться на своих сотрапезников, умирающих от ран и от мёда.

Несколько человек ещё были чуть живы; прислонясь к столбам, они стояли, истекая кровью, но ещё дрожали от ярости, не остывшей в драке, и топтали ногами трупы. На земле, пропитанной кровью, метались умирающие.

Внизу, у крыльца, лежал старец с обагрёнными кровью сединами; он умирал, осыпая князя проклятиями:

— Пропади ты пропадом, проклятый Хвост, ты… и кровники твои… и потомство, и род твой, и имя! Чтоб ты сгинул и провалился сквозь землю!..

Князь хохотал и над этим старцем, заклинающим духов.

Из ворот второго двора с любопытством выглядывали женские головы и испуганно смотрели на эту страшную бойню.

Между тем челядь во главе со Смердом проворно убирала со двора трупы, наскоро сдирала с них одежду, срывала мечи и ножны, стаскивала обувь… Потом обнажённые тела волокли на вал и, даже не взглянув, бросали их в озеро, хотя в иных ещё теплилась жизнь. Всякий раз вслед за всплеском воды слышался хохот челяди, забавлявшейся этим погребением… С башни слетели вороны и, хлопая крыльями, с громким карканьем стали кружиться над водой.

Хенго остолбенел, он сидел на лавке, не смея шелохнуться, и оцепенело смотрел… Его охватил ужас, может быть и за самого себя… Он не мог постигнуть, что произошло, кто были эти люди и почему князь не гневается и не скорбит, а смеётся.

Овладевшая им тревога гнала его из тёмной избы, он выскользнул во двор, освещённый луной и догорающей на земле лучиной. Хенго встал поодаль, но в эту минуту князь поднялся с лавки и, пошатываясь, стал расхаживать по крыльцу, что-то весело напевая.