Мир пауков. Маг. Страна призраков - Колин Генри Уилсон

Более же всего капитана, проявившего недавно враждебность и неуважение, впечатляло то, что спутник не выказывает совершенно никакой злопамятности. Просто невероятно. Пауки, достигшие расцвета своего могущества благодаря неукоснительной воле, колоссальное значение придавали именно доминированию. Двое пауков, вступавшие в противоборство, уже никогда не смогут избавиться от этой зловещей памяти, даже если обстоятельства сделают их союзниками. Ощущение нераздельного соперничества будет оставаться между ними всегда. А вот отсутствие злопамятства у Найла подтверждало его превосходство как избранника богини.

Твердый глинистый тракт продолжал петлять среди подножия холмов по левую сторону, пересекая отдельные тропы, уходящие к горным перевалам. Ветер здесь был намного холоднее, чем в землях людей-хамелеонов; в незащищенных местах казалось, того гляди, пойдет снег. Вечер еще и не наступил, но начинало уже смеркаться, так как солнце уходило за горную гряду.

Хотелось пить. Найл, извинившись, достал из сумы фляжку и сделал большой глоток. Вода, как и в тот день, когда он набрал ее из колодца, наполнила его веселым оживлением. Есть тоже хотелось, и Найл сжевал корж. Предложил и капитану (из вежливости, так как паук вряд ли бы принял угощение), но тот сказал: «Благодарю, не надо. Я предпочитаю мясо». На немой вопрос Найла он ответил: «Похоже, я знаю, где можно его раздобыть».

Дорога, петляя, вывела их на вершину холма, с которого в сумерках виднелось небольшое озеро. На той его стороне был лесок. Минут через двадцать они уже оказались среди деревьев. Капитан вдруг замер, и Найл понял, что он использует некое шестое чувство, свойственное охотникам. Чуть погодя на опушку вышел упитанный коричневый вальдшнеп и стал безбоязненно рыться длинным клювом в палой листве. Дав жертве продвинуться на несколько шагов, паук парализовал ее ударом воли и секунду-другую спустя когтем сломал шею, как прутик. Птицу он оставил на земле, а сам опять укрылся в затенении подлеска.

Найл ничего не знал о повадках бекасов, но вскоре понял, что в этом леске у них место кормежки и они сюда наведываются в сумерки. Не прошло и четверти часа, как капитан подшиб четверых. Пернатые лежали сиротливой кучкой, разбросав забрызганные кровью нарядные перья, – черные, бурые, красные.

Чувствовалось, с каким удовольствием восьмилапый предвкушает трапезу: он был явно голоден. Тем не менее, закончив охоту, он первым делом обратился к Найлу: «Прошу тебя, возьми все, что пожелаешь».

«Спасибо, – сказал Найл с учтивой улыбкой, – но я не ем сырого. Не смею отвлекать тебя от еды».

С жестом, на удивление напоминающим человеческое пожимание плечами, капитан приступил к ужину, раздирая когтями дичь. Найл, вспомнив, какой деликатный процесс представляет для пауков прием пищи, решил за это время наведаться к озеру.

В тускнеющем свете дня вода темнела с сонливой умиротворенностью. Судя по отдельным кругам, в ней водилась рыба. Тут на прибрежной отмели у своих ног Найл различил неброское движение крупной форели. Кстати, а почему бы сейчас с пользой для себя не применить волю, как это сделал капитан? Да, в самом деле, взять и наловить рыбки к ужину! С этой мыслью Найл впился взглядом в форель и сосредоточил на ней силу медальона. Чувствовалось, что ум входит в контакт с рыбой, а та сопротивляется, как если бы ее схватили рукой.

В следующую секунду рыбина дернулась и всплыла. Удивленный таким неожиданным исходом, Найл озадаченно обернулся. Сзади стоял капитан, с удовлетворением глядя на оглушенную форель. Вытащив из воды, он кинул ее к ногам Найла.

«Тебе нравится рыба?»

«Очень даже. Только люди предпочитают ее в вареном или жареном виде».

Такое признание паука, похоже, озадачило, и следующие полчаса он с любопытством наблюдал, как Найл собирает хворост и сухую листву. Еще больше его заинтриговали попытки Найла разжечь огонь с помощью кремней. Он много раз видел, как это на кухне проделывает повар, но со стороны это занятие казалось куда проще. Наконец, согнувшись в три погибели над кучкой листьев и сучков, чтобы защитить их от ветра, и раскровянив оба больших пальца в отчаянных попытках высечь искру, Найл наконец добился того, чтобы листья вначале затлели, а затем занялись огнем.

«Ты не можешь этого сделать волей?» – участливо спросил капитан.

«Нет. А ты?»

Паук ответил что-то вроде «может, и получится». Судя по всему, подобного он раньше не проделывал. И вот капитан, уставясь на груду листвы, поднатужился (Найл впервые видел, чтобы паук делал такое заметное со стороны усилие концентрации). Спустя примерно минуту над грудой закурилась жидкая струйка дыма. Впечатляет, ничего не скажешь. Найлу раньше и в голову не приходило, что усилием воли можно разжечь огонь. Впрочем, сейчас он задним числом вспомнил, что и сам, когда фокусировался на рыбине, почувствовал у себя за глазами некий жар – что-то вроде тепла, которое ощущается, если прижаться губами к рукаву и как следует дыхнуть.

Костер самого Найла уже вовсю полыхал, да так, что от наносимого ветром дыма слезились глаза. Хвороста вокруг было навалом, и от потрескивающего пламени веяло нестерпимым жаром. Капитан (похоже, не без ехидцы) наблюдал, на какие ухищрения пускается человек, чтобы испортить прекрасную рыбу. Наконец огонь прогорел, и образовалось достаточно раскаленных углей, куда можно было сунуть форелину, не замедлившую аппетитно зашипеть. Пока она жарилась, Найл обзавелся срезанным с деревца длинным прутом. Веточки потоньше он отсек, оставив только одну на конце, размером и толщиной с большой палец. Этим прутом он в итоге и выхватил рыбу из жаркого плена углей, обломив ей в процессе обуглившийся хвост.

Дерево, от которого он отрезал прут, обеспечило еще и листьями – красными и округлыми, каждый шириной с ладонь; десяток таких, и получилась походная скатерка, на которую и легла форель. Под снятой чулком от жабер опаленной кожей обнажилось розоватое, хорошо прожаренное мясо. Отхватывая ножом крупный ломоть, Найл обжег пальцы (пробовать еще рановато: слишком горячая). Десяток минут терпения – и, посыпанная солью, на куске коржа, она попросту таяла на языке. Как хорошо, что мать позаботилась положить соль, – мясо было малость жирновато. Еду он запил водой из фляжки.

Капитан между тем уютно устроился с другой стороны костра, подобрав под себя лапы. Поднялся холодный ветер (в горах, возможно, сейчас сечет снежная крупа), так что тепло костра было приятным вдвойне. Рыбина оказалась такая крупная, что Найл не справился и с половиной, да и жар углей не пропек серединку.

Капитан поглядывал с интересом, и Найл спросил, не желает ли он попробовать; паук на удивление охотно согласился. Держа рыбу перед собой в когтях, он сгрыз ее как кочерыжку, оставив лишь хребет. После этого опять съежился в комок, сложив лапы на округлевшем брюхе. Как видно, не все пауки испытывают неудобство, когда на них за едой смотрят люди. Дело, видимо, просто в том, что капитан родом из отдаленной провинции, не отягощенной условностями этикета.

Ощущать жир на руках было неприятно, и Найл сходил к озеру их помыть. Возвращаясь к костру, по пути он набрал еще сухого трута, который в изобилии похрустывал под ногами. Наконец Найл развернул спальный мешок, который, кстати, по-прежнему попахивал тем слизнем. Прежде чем расстелить, мешок он встряхнул, подняв облачко беловатой пыли. Найл улегся поверх спальника; подложенная под голову сума вполне сгодилась в качестве подушки.