Просроченное завтра - Ольга Горышина

Стоян отставил бутылку подальше в надежде, что гость успокоится на уже выпитом.

— А что ты все три дня делал?

Губы Димы дрогнули в усмешке.

— Бегал по Кранево в поисках нормального дайал апа. У вас совсем беда с интернетом, ребята. Так нельзя. Люди работать не могут.

Стоян улыбнулся.

— К нам вообще-то отдыхать едут. Работать будешь в Ленинграде.

— А я там больше не живу.

Стоян даже присвистнул.

— Вот те на! А где же ты теперь? В Москве?

— Был в Праге. Теперь буду в Калифорнии. В Питер не вернусь, — он замолчал на минуту. — Квартиру-то мы снимали. Что, с мамой теперь жить? Да и не могу, знаешь… Тяжело. Я все ее вещи раздал. Только гжелевые игрушки оставил. Юля к каждому новому году покупала. У меня их десять штук. Вру, одиннадцать. Купил кролика, когда на Новый год к маме приезжал. А в этом году попрошу ее купить для меня дракона…

Дима отвернулся к окну.

— Все те же две кровати, те же белые простыни, то же окно, где через жалюзи я вижу все те же пальмы в кадках!

Стоян снова промолчал. Он пускал сюда Думовых принять душ после пляжа, чтобы те меньше раздражали отца якобы неэкономным расходованием воды.

— Жизнь как у белок в колесе, все по одному кругу. Сколько лет мы знакомы? Пять? И ты все так же официант и живешь в том же номере. Да и дома у твоего отца ни черта не изменилось. Даже занавески в комнате остались те же! Какого хрена я приехал в Кранево!

Дима снова откинулся на спину, но на этот раз прикрыл лицо руками. Стоян поднялся с кровати, взял недопитую бутылку и отнес в ванную комнату. Светлая зелено-желтая жидкость медленно побежала по белой раковине. Он вернулся в номер и остановился у стены, подперев ее широкими плечами. Дима продолжал лежать на кровати.

— Как ты в Праге-то оказался? Чего вдруг туда? Не пиво же пить!

Стоян испугался, что разговор перейдет на Юлю, и не хотел чувствовать себя чурбаном, не зная, какую реплику вставить.

— Да все просто. Американский босс решил нас навестить, его промурыжили на границе с лишним ноутбуком. Он психанул и перевел весь офис в Прагу. Для меня это был подарок с неба. Юлька месяц, как умерла. Я просто сбежал.

— А теперь что?

— А теперь нас прикрывают за ненадобностью. Кризис, мать его. Я по тихому перевелся в Штаты. Сейчас с мамой попрощаюсь, на могилу схожу и здравствуй, Калифорния! Надеюсь, уже с концами.

— А сюда что приперся?

— А чтоб парням в глаза не смотреть. Они не в курсе, что их выпрут через месяц. И говорю ж, в море покупаться.

Он сел и уставился на болгарина абсолютно трезвыми глазами.

— Ты зачем ракию вылил? Я нажираться не собирался. У меня бессонница. Режим сбит полностью. Я со Штатами на связи постоянно. Тяжело быть менеджером. Правда, скоро буду простым инженером. Да и ладно. Зато гринку получу. Оно того стоит. Да мне в самом деле чем больше рутины, тем лучше… Я от скуки даже писать начал. Представляешь? Уже два года не могу нормально спать. Лежу полночи без сна, читать не хочу совершенно, вот и набираю в ворде всякий бред. Типа, увидел человека на улице и придумываю ему историю. Такие вот зарисовки на уровне школьных сочинений. Выходит, конечно, плохо — какой из меня писатель! Я школьные сочинения не мог без Юльки написать и женился, чтобы можно было списывать дома. Мне мать тогда так и сказала, представляешь? Мы сразу собрали с Юлькой вещи и ушли жить к ее маме. Правда, меня на месяц хватило. Я притащил ее обратно к себе. Жилье мы только в восемнадцать сняли, когда я работать нормально начал. Как спину себе грузчиком не надорвал, не знаю, но на комнату наскреб. Собственно я и в тринадцать мыл машины и вносил свою лепту в семейный бюджет. Иначе бы нас с Юлькой совсем загнобили.

Стоян потряс головой.

— Сумасшедший! Я в тринадцать вообще о девчонках не думал!

— Ну, а я в двадцать шесть не думаю, — Дима снова отвернулся к окну. — У меня никого, кроме нее никогда не было, и такое чувство, что уже не будет. Все мои бабы на бумаге. Хочешь почитаю?

Стоян пожал плечами и вернулся на соседнюю кровать.

— Давай, ложись!

Дима скинул шорты и, подхватив ноутбук, забрался под одеяло.

— Он любил ее именно такой: с длинными блестящими черными волосами, которые, подобно шкуре пантеры, струились вдоль спины и груди. Он любил, когда в ее глазах блестели искорки еле сдерживаемого смеха, а губы приоткрывались в плутовской полуулыбке. Да, он любил ее именно такую. Он хотел видеть ее именно такой, и он видел ее такой всегда, стоило ему только захотеть. Утром, днем, вечером, ночью и снова утром… Всегда, стоило только повернуть голову, и его встречали полуулыбкой и огоньком глаз. Шло время. Дни сменялись неделями, недели — месяцами, а месяца плавно перетекали в года. Неумолимые года оставляли неизгладимый след на его когда-то прекрасном лице, а она не менялась. Она и не могла измениться, потому что каждую секунду этой бесконечной череды лет она глядела на него со стандартной, десять на пятнадцать, фотографии, распечатанной на бумаге фирмы Кодак. Возможно, она и сейчас смеется для кого- то. Для кого-то, но не для него. Но ведь когда-то она улыбалась именно ему, и именно он сумел поймать ускользающую улыбку объективом своего фотоаппарата… Знаешь, я сегодня увидел на мысе девушку…

Дима толкнул ноутбук под кровать и уставился в потолок.

— Я остался там до заката. Красота… Отчего же мы раньше так быстро оттуда уходили? Золотисто-красный цвет скал в лучах заходящего солнца стал кровавым, и я действительно поверил, что именно там свершилась самая прекрасная трагедия Болгарской истории. Прекрасная трагедия…

Стоян повернул голову, но Дима продолжал безучастно глядеть в потолок.

— Эта девушка тоже задержалась до заката. Ее парень, похоже, профессиональный фотограф или же любитель с хорошей фототехникой, решил поснимать красотку на фоне заката сидящей на руинах над самым обрывом. Длинные черные волосы, подобно шкуре пантеры струились по обнаженной спине… Нет, она не была обнажена, это уже моя фантазия сейчас разыгралась. На ней было простое белое а-ля народное льняное одеяние… И вот, когда для очередного снимка она встала на краю скалы, подул ветер, волосы взметнулись, подобно вороному крылу, и…

— Она свалилась? — заполнил образовавшуюся паузу Стоян. — И ты ее поймал. Дима усмехнулся.

— Если я решусь когда-нибудь написать роман, то так оно и будет. Нет, я просто подумал, что как раз так могла выглядеть ваша Калиакра. Оставалось заплести той девке косу и сбросить в море… Это было бы так красиво. Белое одеяние с черной извивающейся косой, подобной телу ужа, уходит под воду все глубже и глубже, и вот оно уже совсем не различимо…

— Слушай, хватит над нашей историей издеваться! — по-доброму усмехнулся Стоян.

Дима замолчал. Стоян уже говорил ему, что они, болгары, верят в реальность легенды, по которой турки потребовали от города откуп в размере сорока девиц, а девицы, решив, что город такой откуп все равно не спасет, по предложению той самой красавицы связали себя косами и на глазах у изумленных турок спрыгнули с утеса в море, которое сомкнулось над ними и навеки спасло от позора, заодно вписав имя предводительницы в скрижали истории великого страдальца, болгарского народа.