Толмач - Михаил Гиголашвили

– Ну, профессия древняя, уважаемая… – ответил я.

А Инга чрезвычайно заинтересовалась профсоюзом и убедительно попросила дать ей телефон, а когда услышала, что телефона Марк не знает (он ему не нужен, он не проститутка, зачем ему телефон союза проституток), то попросила меня хотя бы записать на листочке название по-немецки. И заботливо спрятала листок в сумочку, на что Марк насмешливо заметил, что иностранку вряд ли примут в немецкий профсоюз, хотя бы и проститутский.

– А в этом деле иностранок нет – все сестры, все свои, родные! – открыто ответила Инга и двумя руками подкинула увесистые груди, не нуждающиеся в силиконе.

Марк не нашелся что ответить. Он перебирал листки у себя на столе, приговаривая:

– Ну и экземплярчик! Давно таких не видел! Эту женщину бог явно сотворил в полном безумии… Перейдем к главному вопросу – что ей от нас надо?

На это Инга ответила коротко:

– Помощи.

– Хорошенькое дельце, – прищурился Марк. – Если мы всех проституток принимать будем – что тогда?.. Вся Германия в «Гидру» превратится!

– Во-первых, кто это вам сказал, что я проститутка?.. Я несчастная женщина. А во-вторых, у меня случай особый: на родине война идет, некуда ехать, дом отняли, ничего нет, беженка, прошу о помощи! – И она, сухо всплакнув, полезла в сумочку, вытянула оттуда платочек с монограммой, утерлась.

– Вначале надо разобраться, откуда вы вообще. Пока паспорта не будет – ничего решить не можем, – жестко заключил Марк. – Где гарантии, что вы из Чечни, а не из Ростова или Ленинграда? Где доказательства?

– Дались ему эти доказательства, – в сердцах сказала она, закусив губу.

Марк важно продолжал:

– Конечно, отсутствие доказательств не есть автоматически доказательство отсутствия оных… Все может быть. Но все надо проверить. И тщательно. И перепроверить. Других причин, кроме побега от любовников, у вас нет?

– Да вроде нет. – Она засунула платочек обратно в сумку и тяжело вздохнула. – Пусть хотя бы на годок даст.

– Год и так можно продержаться, – заметил я тихо.

– Как?.. Помоги, родной!

– Подумать надо.

– Чего тогда ты меня сюда привел? – с удивлением плеснула она в меня фарфором наглых глаз навыкате.

– Я тебя привел?.. Ты что-то путаешь. Тебя жизнь сюда привела, не я. Я только переводчик.

– А как можно остаться? – настырно продолжала она.

– Если деньги есть, то по-разному.

– Ну, так это если есть… – разочарованно протянула она. – Если б они были – чего мне тут, среди вас, уродов, делать?.. В том-то и дело, что бабок нет. Подработать хочу, долг отдать…

Тут Марк, перебиравший бумаги, с подозрением спросил меня:

– Что вы шепчетесь?

– Спрашивает, как остаться можно, – не соврал я.

– Ну, для такой, как она, большой проблемы не будет, – процедил он и испытующе спросил: – Где она вообще живет? Тут, в лагере?.. Где ее лист проживания? Пусть покажет!

Инга изящно вытряхнула из сумочки свой беженский обходной, где отмечалось все: выданные ей продукты, карманные деньги, белье, болезни, адрес в лагере. Подала его Марку. Тот внимательно просмотрел его и исподтишка что-то списал:

– Чтобы знать, куда почту посылать… – пояснил он мне косо.

– Конечно, надежнее будет, – отозвался я, делая вид, будто не знаю, что рассылкой почты занят первый этаж.

Инга тоже сделала вид, что ничего не заметила, только ее тонированные щеки чуть порозовели и она скрыто-облегченно вздохнула.

– Последний вопрос – что, по ее мнению, ожидает ее в случае возвращения на родину?

Инга удивленно пощелкала ресницами:

– Это куда еще?

– Куда?.. – холодно воззрился на нее Марк (так смотрит начальник лагеря – с превосходством и безмятежной холодностью). – В Чечню, куда же еще?.. Сейчас там уже тихо, военных действий нет, исламские террористы побеждены… Так что в наручниках самолетом до Ростова, там в спецвагоне до Грозного, а там пусть разбираются, фильтруют, – закончил он хищно.

– Правда?

Я скептически прищурил правый глаз, не видимый Марком.

– Уф, а то я испугалась, – шепнула она в ответ, и ее колено под столом порывисто прижалось к моему.

– Что? – замер Марк, заметив дрожание стола и нервно оглядываясь кругом. – Что она говорит?

– Говорит, что она в правовом государстве и ей полагается адвокат, а не наручники, – безмятежно ответил я ему за нее.

Марк, что-то буркнув под нос, отпил из стакана, еще раз спросил:

– Так чего же она конкретно боится в случае своего возвращения на родину?.. Сутенеры опять поколотят?.. Любовники в горы увезут?.. Клиенты побьют?.. Старики в пещеру утащат?.. Болезнь Венеры навяжется?.. Чего она боится?.. Пусть скажет прямо, в чем дело, что ей надо!.. Для чего эти кошки-мышки?

– Чего он ерепенится? – спросила у меня Инга.

– Хочет знать правду, почему ты тут и что тебе надо.

– А вот пусть в лагерь вечерком заглянет, я ему правду и расскажу… И даже покажу, если хорошо себя вести будет… – ответила она, распрямляя плечи (голубые птицы на блузке заиграли блестящими хвостами). – И переводчик нам не понадобится.

– Конечно, в этом деле толмач – только помеха, – грустно согласился я и передал Марку смысл ее слов: – Она скажет правду, если вы заглянете к ней вечером в лагерь.

Марк сделал круглые глаза:

– Да что она, свихнулась, что ли?.. Я – и в лагерь?.. Этого не хватало!.. Все, раз ей нечего сказать, пусть идет… Даже выдумать ничего не может, такая глупая, – пожирал он ее глазами. – Интервью окончено!

Инга принялась обиженно собираться: с шелестом поправила колготки, основательно поворошила бюст, достала зеркальце и помаду, подвела глаза, обильно накрасила губы, чмоками и языком сажая помаду на место. Потянулась за дубленкой. Я помог ей.

– Спасибо, котик, один ты у меня… Пошли отсюда, злой дядька попался…

– Не забудьте обратный перевод, через полчаса будет готов. До свидания, мадам! – осклабился Марк.

Инга холодно кивнула ему и раздраженно ткнула дверь.

Громко ругаясь под всхлипы полумертвой кофеварки:

– Вот мудоеб фашистский! Сука противная! – она вытащила сигарету.

– Внизу покурим, тут нельзя, дымовые сигналы стоят, паника будет. Надо подождать, пока печатают протокол, а потом подписать.

– Да змей же очкатый!.. Пусть засунет протокол себе в жопу, – она округло и ясно произнесла последнее слово, щелкнула меня по лацкану пиджака красными ногтями и в упор громко спросила: – Ну, говори теперь, как остаться?

– Ты потише. Не коридорный разговор, – ответил я. – Три месяца, например, я могу сегодня же обеспечить. Гарантированно.