Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Переход от диффузного состояния к организованному – что это, если не социальная мобилизация? В условиях России она имела совершенно конкретный источник, питавший ее «производство», которое полностью себя исчерпало к 1917 году. Это было низшее сословие, выросшее из русской общины, связанное с ней миллионами кровных нитей благодаря круговой поруке. Именно она накрепко соединила новое высшее сословие, вышедшее «из крестьян», ответственностью за исполнение обязанностей, не оставив «революционной аристократии» с ее демократическими привычками и тяжелыми размышлениями на тему «что делать и кто виноват» шанса на выживание. И она же помогла прикрепить все остальное население к своим рабочим местам, которые им и до этого толком никогда не принадлежали – все встало на круги своя. Все было почти по старому, по справедливости, все были обязаны работать «не жалея живота своего».

По-старому распределились и права, единственным смыслом которых у нас почти всегда, за исключением периода Великой сословной контрреволюции 1785–1861 годов, было обеспечение выполнения обязанностей, а не обеспечение прав человека, как этого многим хотелось бы сегодня. У нового высшего сословия, партийцев, прав было больше, хотя это обстоятельство, в отличие от «Свода законов Российской империи», нигде записано не было, это было не законом, а понятием, все это знали «по умолчанию». У нового низшего сословия, как ни странно, тоже были права – на труд, на бесплатное образование, на отдых, на заработную плату, на защиту материнства и детства, на защиту своих прав в суде и многое другое. Люди были социально защищены. И это то, что греет душу нашим ветеранам и вселяет надежду на возвращение справедливости.

Однако защита прав советского человека простиралась лишь до того момента, пока она не сталкивалась с правами людей из высшего сословия. Их право на жизнь стоило дороже (цена, кстати, была разной для разных «этажей» элиты), и тогда в дело вступало так называемое телефонное право, которое является внешним признаком нигде не записанной и незаконной круговой поруки. Другими словами, круговая порука низшего и высшего сословия была разной, низшее отвечало по закону. А высшее несло ответственность только перед вышестоящим начальником, лояльность начальнику была важнее закона, закон использовался только как ширма, что превосходно продемонстрировали знаменитые процессы 30-х годов. Так родилась на свет дихотомичность советского общества – двойные стандарты, она питалась разностью потенциалов права на социальную жизнь «низов» и «верхов». Она же стала миной замедленного действия, приведшей к катастрофе 1991 года – бороться с трудностями после ХХ съезда КПСС уже не было обязанностью элиты, и она легко вернула себе безусловную частную собственность.

Все очень просто. Почти как в 1861 году.

Подводя итог, и чтобы формализовать наш вывод о дихотомичности советского общества, предлагаем рассмотреть его как некую двухкамерную систему, состоящую из верхней и нижней социальных камер – ВСК и НСК. Очевидно, что силовым полем каждой из них, позволяющим существовать отдельно внутри себя и в то же время устойчиво вместе, было разное по своему потенциалу социальное право. Корни зарождения разности потенциалов уходят глубоко в историю, к тому времени, когда с появлением на Руси монгольских орд русские князья стали терять свой суверенитет.

Так, в 1243 г. «впервые права великого князя были дарованы ханом».[673]Другими словами, князь Ярослав Всеволодович был впервые назначен Великим князем владимирским, хотя и до этого уже занимал этот стол по праву родового старшинства. И «на Руси признали, что Русская земля стала землей «Канови и Батыеве» (т. е. землей Батыя и каана, монгольского императора) и что «не подобаеть» на ней «жити не поклонившеся има».[674]С этого момента и начинается жизнь новой социальной системы, получившей форму некоего государственного образования с довольно расплывчатыми и сегодня не вполне понятными социальными функциями и механизмами управления.

Получается, что в середине XIII века на обширной территории Евразии встретились две с одной стороны самостоятельные, а с другой – тесно взаимодействующие социальные структуры. И тогда к ВСК мы относим собственно монгольскую империю с провинциями, которые находились под прямым управлением ханов. А к НСК – те территории, которые вошли в состав империи, но находились под управлением местной элиты и под контролем монгольских агентов, ставшими как бы арендаторам суверенных прав. При этом социальные камеры имели как схожие характеристики, так и черты, которые их различали. Однако единственной характеристикой, которая делала их антагонистами, была вертикаль подчинения (ВП), поскольку ВСК стала завоевателем, а НСК – завоеванной территорией. Как считали В. Б. Кобрин и А. Л. Юрганов, ордынские ханы перенесли на Русь отношения «жесткого подчинения, характерные для Монгольской империи».[675]Источником права в системе ВСК-НСК, по нашему мнению, являлась военная сила, которая обеспечивала помимо прочего и право верховной собственности, бытовавшее в тот период в Орде.

Здесь очевидно, что для каждой социальной камеры фундаментальный социальный факт (F) будет иметь разное значение, за счет разности права на социальную жизнь (Rs). Если показатель (F) для ВСК будет, допустим, в два раза больше, то тогда формула предстанет в следующем виде: F(2Rs+Lb) ВСК > F(Rs+Lb) НСК. Другими словами, две социальные системы слились в некий единый социальный организм с неравными правами, нанизанными, как кружки на детской пирамиде, на одну ось – кружки разные, но на общей оси сохраняют высокую устойчивость. Умножив одно на другое, мы получим некоторое выражение, отражающее их взаимодействие: F(2Rs+Lb) ВСК * F(Rs+Lb) НСК= 2F(В+НСК).

Эта чисто теоретическая и достаточно абстрактная схема на самом деле нашла свое вполне практическое выражение в истории – Петр I, переодев Верхнюю социальную камеру в европейское платье, во плоти представил двухкамерную социальную систему всему миру, потому что европейская культура стала привилегий только для ВСК, признаком ее прав и благородства. А нижняя социальная камера осталась в традиционном платье и в традиционной культуре, осталась в прошлом, отдав свои права на сжигание благородному сословию, но в интересах двухкамерной системы в целом, что и нашло свое выражение в произведении 2F(В+НСК).

Согласно римскому праву, «оседание» на земле являлось и ее завладением, обращением в собственность. В случае военного захвата территории завладение приобретало коллективный характер, потому и земля, находившаяся в коллективном обладании, получала название «общего поля» – ager publicus.[676]Но поскольку монголы не осели на славянских землях, их право собственности могло оспариваться, а значит, его существование обеспечивалось только устойчивостью вертикали подчинения, которая, как представляется, гарантировалась не просто военной силой, но крайней жестокостью в ее применении. Естественно, что монголы не были знакомы с римским правом и исходили из собственных обычаев, в соответствии с которыми «все нации являлись их подданными».[677]Поэтому право верховной собственности автоматически (силой оружия) и в историческом плане одномоментно было перенесено на завоеванные территории.