Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Мария между тем встала и, отвернувшись от собеседников, начала рыться в ящичке со швейными принадлежностями. Однако румянец на ее щеках показывал, что она не пропускает ни единого слова из рассказа господина Дитриха.

— Так это Георг фон Штурмфедер, — говорил тем временем секретарь, — милый, красивый юноша. Удивительно, но и он вас заметил во время шествия.

И он рассказал о том, что предшествовало обеду, как ему понравился мужественный облик юноши, как случайно они оказались соседями за столом, разговорились и он наконец привел его к себе в дом.

— Замечательно, братец, — похвалила рассказчика Берта и протянула ему руку. — Наверно, ты в первый раз осмелился привести к себе в дом гостя. Могу себе представить лицо старой Сабины, когда вы вошли!

— О, она была будто дракон при виде святого Георгия. Но я ей намекнул, что вскоре приведу еще одну из своих милых кузиночек…

— Ах, оставь! — запротестовала Берта и, покраснев, попыталась отнять свою руку.

Но господину Дитриху в этот миг показалось, что он еще никогда не видел свою кузину такой красивой, и потому сжал ее руку еще крепче. Образ серьезной Марии в душе его потускнел, и чаша весов склонилась в пользу веселой Берты, которая в данный момент, прелестно смущаясь, сидела перед счастливым секретарем.

Мария молча покинула покои, и Берта с радостью воспользовалась ее исчезновением, чтобы перевести разговор на другое.

— Ну вот, опять уходит, — проговорила она, глядя вслед удаляющейся Марии. — Могу поспорить, что сейчас пойдет в свою комнату и будет там плакать. Вчера вечером она так рыдала, что мне стало грустно.

— А что с нею? — спросил участливо Дитрих.

— Не знаю причину ее слез. Я уже не раз ее об этом спрашивала, но она только качает головой, давая понять, что я ей ничем помочь не смогу. «Злосчастная война!» — единственное, что она сказала мне в ответ.

— А что, старик решил возвратиться с нею в Лихтенштайн?

— Да. Слышал бы ты только, как он вчера ругался, когда смотрел на шествие союзников! Он предан своему герцогу душой и телом и будет стремиться к нему на помощь. Как только объявят войну, они с Марией уедут.

Господин Дитрих задумался и, подперев рукой голову, молча слушал кузину.

— Я думаю, — продолжала та, — она так отчаянно плакала вчера из-за прихода союзников. Ты же знаешь, она и до этого была печальной. По утрам я видела следы слез на ее лице. Но когда с приходом союзников война стала неизбежной, сестричка выглядит вовсе безутешной. Думаю, что в Ульме ей не нравится. Мне кажется, — продолжала она таинственно, — у нее есть тайная любовь.

— Разумеется! Я тоже это подметил, — вздохнул господин Дитрих, — но что я могу с этим поделать?

— Ты? Что можешь ты поделать? — рассмеялась Берта, и с ее лица исчезли следы печали. — Нет, нет, ты не виноват в ее страданиях. Она была такой еще до твоего появления.

Честный секретарь был посрамлен за свою самоуверенность. В глубине души он надеялся, что расставание с ним так опечалило бедную Марию, и ее грустный образ вновь взял верх в его нерешительном сердце.

К счастью, Берта не стала издеваться над безрассудными предположениями кавалера, и тогда он вспомнил о цели своего визита.

Выслушав сообщение о вечернем бале, кузина буквально подскочила с радостным криком:

— Мария! Мария! Иди же сюда!

И та, подозревая несчастье, поспешила в комнату.

— Мария, сегодня бал в ратуше! — закричала счастливая Берта, не дождавшись появления кузины на пороге.

Казалось, что и Мария была поражена этим известием.

— Когда? Гости тоже примут участие? — посыпались вопросы.

Румянец заполыхал на ее щеках, а в серьезных заплаканных глазах блеснул луч радости.

Берта с кузеном поразились такой молниеносной смене чувств, а молодой человек не удержался от замечания, что Мария, должно быть, страстная поклонница танцев.

Мы же полагаем, что и на этот раз он ошибся точно так же, как недавно, посчитав Георга знатоком вин.

Когда секретарь заметил, что девушки погрузились в серьезное обсуждение своих бальных нарядов, в котором ему отводилась незначительная роль, то решил вернуться к служебным обязанностям и поспешил разнести приглашения высоким гостям. Его встречали везде как вестника радости, потому что, по свидетельству исторических хроник, любовь к танцам у девушек родилась не в наши дни.

Секретарь отдал также необходимые распоряжения для праздничного украшения помещений ратуши. Безыскусные лампы огромного зала должны были давать достаточно света, чтобы разглядеть красоту ульмских девушек.

Ему не только удалось дать нужные указания, но и посчастливилось узнать некоторые тайные известия, доступные узкому кругу городских советников и союзных военачальников.

Довольный успехом, Дитрих вернулся к обеду домой и первым делом отправился посмотреть, как чувствует себя его гость. Он застал того за странным делом. Георг долго листал найденную им в комнате старинную книгу. Красочные картинки в начале глав, изображения победных шествий и сцен сражений, нарисованные с великим усердием, долго занимали его воображение.

Преисполненный воинского духа, навеянного выразительными рисунками, он принялся начищать свой шлем, латы и меч, унаследованный от отца, напевая при этом, к великому неудовольствию госпожи Сабины, то веселые, то серьезные песни.

За этим занятием его и застал хозяин дома. Уже внизу он услыхал приятный голос певца и остановился дослушать его у дверей, чтобы не перебивать пения. На этот раз звучала грустная мелодия, дошедшая до наших дней. И сегодня она живет в душе швабов, ее бесхитростные аккорды можно услышать на милых сердцу берегах Неккара. Певец пел:

— О! У вас прекрасный голос! — сказал, входя в покои, господин фон Крафт. — Но почему вы поете такие печальные песни? Я, конечно, не могу с вами сравниться, но, когда пою, всегда весел, как и подобает молодому мужчине двадцати восьми лет.

Георг отложил в сторону меч и протянул своему доброму хозяину руку.

— Возможно, вы и правы. Но когда собираешься на войну, как мы сейчас, подобные песни укрепляют мужество и дают утешение, да и отодвигают предчувствие смерти.