Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

Обороной семинарии, монастыря Святой Клары и церквей Сантьяго и Санта-Тереза командовал полковник Барба. Республиканская пехота продвигалась вглубь города под завесой пулеметного огня. «Было слышно, как подрывники бегут по первым улицам, – писал корреспондент «Нью-Йорк таймс» Герберт Мэттьюс. – После вспышек внутри домов гремели взрывы. Наступил великий момент, один из драматических моментов в истории и в журналистике»[776]. Этот преувеличенный оптимизм оказался преждевременным: зимние бои в Теруэле быстро обернулись самыми кровопролитными сражениями всей гражданской войны.

Республиканцам приходилось продвигаться по замерзшим улицам от одной горы обломков до другой под огнем националистов. Дом за домом очищались при помощи гранат и личного оружия. Сначала дыры пробивались в полах, потом, когда солдаты пробирались от дома к дому, – в стенах домов, чтобы избежать смертоносного огня на улицах. Гражданским лицам, прятавшимся в подвалах, грозила опасность погибнуть от взрывов гранат или под завалами. «Мы вдруг увидели, – записал один республиканский солдат, – человека в окне, державшего в руках младенца и кричавшего, чтобы мы не стреляли, потому что в доме были жильцы»[777].

Выполняя полученные лично от Прието инструкции по защите гражданского населения, республиканцы спускали женщин и детей в подвалы домов вблизи площади Торико. Но многие женщины, невзирая на страшную опасность, тащили с собой все, до чего могли дотянуться. При температуре ниже минус 15 градусов в городе почти не было воды: намертво замерзли водопроводные трубы. Люди рубили мебель, чтобы топить на кострах снег и согреваться у огня. Бои не утихали и ночью, когда солдаты кололи друг друга штыками, почти не видя противника, с которым сходились в ближнем бою. Через пять лет грянет Сталинград, и там условия будут примерно такими же.

С 22 декабря артиллерия республиканцев била прямой наводкой по занимаемым националистами общественным зданиям. Шахтеры под командованием Белармино Томаса пытались заложить взрывчатку под дома, занятые бойцами Рея д’Аркура и Барбы. После захвата резиденции гражданского губернатора «некоторые защитники пробрались в соседний отель «Арагон», откуда продолжили жестокое сражение. В резиденции было взято некоторое количество пленных, оттуда же вынесли много мертвых тел. Большинство были умершие от голода дети»[778].

Военный фотограф Роберт Капа так описывал эту сцену: «Более пятидесяти человек, женщины и дети, ослепленные светом, смахивали на трупы, лица их были в крови и в земле. Они две недели сидели в подземелье, жили в постоянном страхе, питаясь оставляемыми солдатами объедками и консервированными сардинами. Очень немногим хватало сил встать; большинству пришлось помогать выйти. Это была неописуемо тяжелая сцена»[779].

Теруэль еще не был полностью занят республиканцами, а правительство уже трубило о победе. К Рождеству начались награждения и присвоение новых званий: Эрнандес Саравия был произведен в генералы, был отмечен и Рохо. Коммунисты объявили победителями себя. Даже Прието поддался всеобщему оптимизму и шутил, что теперь он министр обороны и наступления[780]. Профессор Холдейн, пламенный сторонник республики, пригласил в Теруэль великого певца Пола Робсона, который почти целую ночь пел для бойцов британского батальона духовные гимны[781].

До 29 декабря ужасные погодные условия не позволяли националистам контратаковать. Наконец началась самая сильная артподготовка за всю войну. В тот день видимость улучшилась, туман рассеялся, и эскадрильи националистов смогли действовать в полную силу, сбросив на позиции республиканцев 100 тонн бомб. Из-за сильного боевого охранения (истребителей «Фиат») истребители «Моска» республиканцев не смогли даже приблизиться к бомбардировщикам.

Бомбежки и артобстрел продолжались два часа[782]. Когда огонь прекратился, десять дивизий националистов нанесли удар в юго-восточном направлении, но республиканский рубеж устоял. По донесению легиона «Кондор», результат был «невелик». Галисийский корпус продвинулся всего на 300–400 метров, а Кастильский корпус так и «остался на линии выдвижения»[783].

Назавтра погода улучшилась, и вновь заговорила артиллерия националистов. «Хейнкели-51» легиона «Кондор» атаковали системы траншей и позиции резервов, бьющие точно в цель 88-миллиметровые зенитные орудия открыли огонь по ключевым точкам. «Как уже бывало в Астурии, – докладывал в Берлин штаб «Кондора», – неприятель теряет способность к сопротивлению, когда на его траншеи пикирует авиация под огнем прямой наводкой зенитной артиллерии»[784].

31 декабря снова сгустился туман, видимость сократилась до считаных метров, к ночи температура упала до минус 20. Несмотря на погоду, бомбардировщики и «Хейнкели-51» «Кондора» смогли подняться с земли, для чего пришлось сначала сбивать с их крыльев лед. Танки и прочая техника встали от мороза; те из солдат, кто пытался греться спиртным, а потом засыпал, замерзли насмерть. Потери от обморожения были очень велики.

В последний день 1937 года обе наваррские дивизии под командованием Гарсиа Валиньо и Муньоса Грандеса отбили у республиканцев гору Муэла-де-Теруэль. Генерал Рохо доложил по телетайпу Прието о положении и нарвался на раздраженную отповедь[785]. Но худшее было впереди: в тот вечер майор Андрес Нието, командир 40-й дивизии, назначенный военным комендантом города, неожиданно приказал своим войскам покинуть Теруэль. Осажденные националисты не сразу поняли, что произошло. «Несколько часов, – отмечал Сугасагойтиа, – Теруэль оставался ничейным»[786]. Генерал Вальтер рвал и метал – он назвал этот день «трудным днем паники, когда республиканские силы бежали с фронта и оставили сам Теруэль. Это в значительной степени стало результатом паники, поднятой в наших рядах фашистскими агентами»[787].

1 января 1938 года генерал Рохо приказал Модесто остановить наступление националистов на город силами V корпуса. Но от пурги, засыпавшей снегом траншеи, двигаться было почти невозможно – на открытой местности темные силуэты солдат превращались в удобные мишени. Условия были так плохи, что даже легион «Кондор» не смог подняться в воздух. Немцы нещадно критиковали итальянских артиллеристов, стрелявших согласно карте и не смотревших, куда падают снаряды, которые «ни разу за атаку не попали в цель»[788].