Аромат грязного белья - Михаил Армалинский

Самое подлое в христианской морали – это прощение врага. Прощение – это красивая мина при плохой игре немощи. Как компромисс возникает от бессилия, так же от него рождается самоистязание прощения. Непокаявшегося врага надо уничтожать, а за покаявшимся следить, чтобы при необходимости уничтожить. Ницше не простил Лу за то, что ему не дала, но месть его оказалась лишь на уровне сплетен.

* * *

Серьёзно говорить о морали, биться с ней – это значит вставать с ней на одну ступень, значит воспринимать её по той высокой цене, за которую она себя продаёт. Нет, к морали следует относиться только с издёвкой, с иронией, с юмором.

Сверх кого?

«Сверхчеловек» – это краеугольный камень Воздушного Замка Мечтаний имени Ницше. В США сверхчеловек обернулся суперменом, который обладает сверхчеловеческими физическими и умственными способностями и который, как ванька-встанька, выходит невредимым из любых смертельных битв и приключений. (Сверхчеловеки населяют фольклор всех народов с давних времён: Гераклы, Братья Ли, Иванушка-дурачок и др.). Ницше придумал новое цепкое слово и начинил его многозначительными намёками на то, что он так и не осмелился произнести. Гитлер договорил за Ницше свой вариант сверхчеловека – эсэсовца, гестаповца и прочих людоедов. СССР сделал своего – коммуниста, стукача, передовика.

В Так говорил Заратустра говорится о сверхчеловеке наиболее подробно и пылко. И тем не менее я, к своему удивлению, обнаружил, что Ницше из рук вон плохо объяснил, что это за фрукт.

Сверхчеловек у Ницше – это пустой сосуд чарующей формы, в который можно наливать любую жидкость, и оттого она будет казаться точно перенявшей формы сосуда. В том-то и опасность красивого сосуда, что даже яд в нём будет смотреться красиво и притягательно.

Меня заинтересовало, что же Ницше представляет под этим завлекающим словом «сверхчеловек», какими качествами он его наделяет, кроме тех, что якобы находятся по ту сторону добра и зла (то есть по шею в аморальном кодексе сверхчеловека). Что же этот сверхчеловек делает? Чем занимается?

Однако ничего, кроме помпезных поэтических образов, я не нашёл.

Ну что сделать с такими красивостями из Заратустры?

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это молния, он – это безумие!

Или вот красивость чуть многословнее:

Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?

Оказывается, Ницшева теория эволюции выглядит так: зверь – человек – сверхчеловек. Но что же всё-таки сверхчеловек, что у него за личные качества? Характер? Чем, наконец, сверхчеловек отличается от просто человека? И что нужно делать, чтобы «превзойти себя» (то есть выше хуя прыгнуть)?

Ответов на эти вопросы у Ницше не имеется, но зато в изобилии присутствует поэтическая бессмыслица:

Сверхчеловек – смысл земли. Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, – она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела и от земли.

Ага, значит, некая (христианская) душа презирала тело, а оказывается, оно не так уж плохо, особенно когда оно сверхчеловечье. Итак, у сверхчеловека тело не вызывает презрения, как это происходит у человека.

А земля тем временем полнится смыслом, и этот смысл – сверхчеловек. Нет, – говорю я себе, – до сих пор непонятно, что же из себя этот сверхчеловек представляет?

Ищу и нахожу ещё одно «математически точное» определение:

Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью (7:9).

То бишь канат над пропастью во ржи.

Ницше изъясняется о сверхчеловеке так:

…он – это море, где может потонуть ваше великое презрение.

Ух ты как завернул! Но от этого понятнее, кого имеет в виду Ницше под сверхчеловеком, не становится. Скорее наоборот.

Но Ницше вдруг плюёт на море и бросается в небеса, где размещает своего сверхчеловека:

он – это молния, он – это безумие!

Стало быть, сверхчеловек ведёт себя так, как для человека бы посчиталось безумием. Что же это за такое «безумное поведение»?

Имеется у Ницше и такое признание:

Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.

Прежде всего здесь Ницше заявляет, что любит себя, ибо он на протяжении всей жизни утверждал, что живёт для познания. Предчувствуя собственную скорую гибель (во всяком случае, как познающего существа), Ницше мостит дорогу к признанию значительности своей гибели, ибо она произойдёт не напрасно, а во имя сверхчеловека, на котором он и свихнулся (то есть погиб в качестве познавателя). Ницше развивает библейское «умножая знания, умножаешь скорбь» в «умножая знание, добьёшься смерти», но это в то же время и способ сотворить сверхчеловека.

Эдакий бред может прельстить только впечатлительные поэтические натуры, каковых в мире нашлось немало. Но по-прежнему Ницше изо всех сил избегает сказать что-либо конкретное о сверхчеловеке. Если жулики-прорицатели предсказывают события в чрезвычайно общих выражениях, чтобы любой ход будущих событий смог вписаться в их «пророчества», то Ницше избегает всякого намёка на конкретность описания сверхчеловека, потому что, как я считаю, он не осмеливается до конца признаться в своих истинных желаниях.

* * *

Так верещал Заратустра – это напыщенное хмурое произведение, лишённое юмора – того, что Ницше так ценил в других произведениях. Все эти пышные фразы Заратустры – подобны призывам КПСС. Так что к сверхчеловеку и прочему Заратустриному нельзя относиться хоть сколько-нибудь серьёзно. Сам Ницше призывал в Весёлой науке презирать, когда человеческий род постановляет:

есть нечто, над чем абсолютно нельзя больше смеяться! (6:515)

Так что давайте посмеёмся над Ницшевым Заратустрой!

* * *

Всё это витиеватое, литературно-орнаментальное убегание от сути сверхчеловека делает Заратустру самопредательством Ницше. Заратустра – это лобовое подражание стилю Нового Завета, где ненавистного Ницше Христа шилом на мыло заменил помпезный Заратустра. Ницше взял мифического персидского пророка и стал его нашпиговывать своими несбывшимися страстями. Причём Ницше тщеславно вещал устами Заратустры и тем самым думал, что свергал Христа, становясь на его место, воображал себя пророком и в конце концов самим Христом, когда окончательно свихнулся.

Из-за стилизации под Новый Завет Заратустра и стал наиболее популярным произведением Ницше: притчи, призывы и пророчества – надёжный стиль для завоевания (чел?)овечьих душ. Это самая приглядная упаковка залежалого товара.