Париж - Эдвард Резерфорд

Ведь если Жюль Бланшар был богат, то состояние месье Иффла имело совершенно иные масштабы. Рожденный в Бордо в еврейской семье из Марокко, он взял в жены христианку и благодаря толковым вложениям стал одним из богатейших людей Франции. Его состояние и широкая филантропическая деятельность дали ему прозвище Осирис – по имени египетского бога возрождения.

И если бы не Осирис, то Мальмезон, национальное достояние, был бы, вероятно, в руинах.

По сути, это был большой особняк, достойный называться замком благодаря своим элегантным пропорциям. Или даже загородным дворцом, если учесть его расположение всего в шести километрах к западу от Булонского леса.

Жозефина Богарне, только что вышедшая замуж за подающего надежды генерала Бонапарта, купила это маленькое поместье через несколько лет после Французской революции. К моменту окончания Египетской кампании молодой военачальник обнаружил, что Жозефина истратила на дом и его обновление больше, чем он мог оплатить. Но расточительность Жозефины не пропала даром: она получила очаровательную усадьбу, где и прожила до самой смерти. Дни Наполеона миновали, дом несколько раз менял владельцев, а во время войны 1870–1871 года сильно пострадал – в нем даже располагалась немецкая казарма. После этого он находился в запустении.

Но теперь Осирис наводил тут порядок.

– Пройдут еще годы, прежде чем можно будет говорить о полном восстановлении, – объяснял его секретарь, – но месье Иффла собрал интереснейшую коллекцию, посвященную Наполеону, для которой усадьба станет домом. Месье Иффла – большой почитатель императора.

– Что именно его восхищает в Наполеоне? – поинтересовался Марк.

– Многое. Но особенно то, что Наполеон дал евреям свободу исповедовать свою религию.

Пока они гуляли по дому, их гид показал им музыкальную комнату, столовую с мозаикой из Помпеев, кабинет, оформленный под армейскую палатку, и библиотеку, которая могла бы принадлежать римскому императору. Все в доме носило отпечаток личности Наполеона. А Мари с матерью больше всего понравилась пышная, но приятная комната Жозефины, с кроватью под балдахином.

– Нужно помнить о том, – рассуждал гид, – что Жозефина научилась быть элегантной дамой, но навсегда осталась немного экстравагантной. Она ведь выросла среди плантаций на острове в Карибском море. Наверное, это и привлекло к ней Наполеона: она была не такой, как все.

– А вот я совсем не путешествовала, – опечалилась Мари.

– У вас еще все впереди, мадемуазель, – утешил ее секретарь Осириса.

Одним из последних они посетили так называемый Салон Доре – гостиную, которая когда-то была полностью позолочена, но теперь находилась в удручающем состоянии.

– Эта комната ужасно пострадала во время войны, – заметил секретарь. – Гардины разорвали на тряпки, мебель выбросили, золоченые панели содрали со стен.

В углу комнаты стоял стол, на котором лежали спасенные предметы обстановки, и среди них – ничем не примечательные шахматные фигуры. Почему-то Жюль Бланшар заинтересовался ими.

– Я читал, что император Наполеон был посредственным шахматистом, – сказал он. – Для этой игры ему не хватало терпения. Может, Жозефина была более способна к шахматам.

– Папа недавно увлекся шахматами, – пояснила для всех Мари, – но ему недостает практики.

– Я так плохо играю, что никто не желает быть моим партнером, – пожаловался ее отец. – А Мари отказывается учиться.

– Вы играете в шахматы, месье? – спросила девушка у Фокса, заметив, что он о чем-то глубоко задумался.

– Забавно: я нахожусь в том же положении, что и ваш отец, – ответил он. – Может, мы могли бы время от времени сыграть партию? – предложил он Жюлю.

– Мой дорогой Фокс, вас послала мне сама судьба. Не хотите ли заглянуть к нам, ну, например, в четверг? – Бланшар глянул на жену.

– Надеюсь, вы не откажетесь отужинать с нами, – обратилась та к англичанину. – Будут только свои. А потом вы, мужчины, сможете поиграть в шахматы.

– Вы так любезны. – Фокс отвесил поклон. – Буду счастлив принять ваше приглашение.

Мари улыбнулась ему. Ей было приятно, что Фокс сделал отца таким счастливым.

Маленький парк вокруг особняка был прелестен. Мари шла между отцом и Фоксом, а ее мать сопровождали Марк и Хэдли. Мари в целом была довольна, только изредка поглядывала на американца, желая оказаться рядом с ним на месте своей матери. Тем временем их гид объяснял, с какими сложностями пришлось столкнуться при восстановлении парка.

– Императрица Жозефина держала здесь всевозможных экзотических животных: страусов, зебр, даже кенгуру. Повторить это мы не сможем. – Он с улыбкой развел руками. – Сам парк был больше. И самый главный вопрос: что делать с растениями?

– У императрицы была оранжерея с редкими растениями из разных уголков мира, – вступила в беседу мать Мари. – А ее розарий изменил историю садоводства.

– Моя жена много знает о садах и растениях, – гордо вставил Жюль.

– Тогда вам, мадам, известно, что огромная коллекция роз императрицы была запечатлена художником Редуте.

– И ее лилии, – уточнила мать Мари. – У меня в Фонтенбло есть несколько репродукций. – Она осмотрелась. – Для создания такого сада требуется больше времени, чем для строительства дома. Думаю, вам придется оставить розарий на потом.

– Какого рода сады есть у вас в Америке, месье Хэдли? – Мари тем временем улучила момент, чтобы завязать разговор с американцем. – Они похожи на то, что вы видели в Европе?

– Наши сады не так хороши, – легко ответил он. – Традиционно сад колониальной Америки небольшой, но ухоженный, с подрезанными кустами и геометрически выверенными дорожками. Я бы сказал, что это более скромная версия того, что можно увидеть в некоторых французских шато или старых английских замках. У моих родителей в Коннектикуте есть такой сад возле дома. – Он улыбнулся. – И дома у нас скромные. У моих родителей тоже. – И он кратко описал обшитое досками здание, окруженное штакетником и старыми деревьями.

– Завораживающая картина, – сказала Мари.

– Да. Но совсем не французская.

– Почему же так?

– Я заметил, что в Европе люди стремятся обнести свои дома стенами. Они защищают свою частную жизнь так, как раньше защищали крепости. А еще большие дома призваны подчеркнуть высокое положение в обществе и влияние обитателей. Большие плантации на Юге несут сходную функцию, но на Севере установились более демократические традиции. Там никогда не было так называемого сеньора-землевладельца, равные в правах граждане собирались вместе, чтобы выбрать местное управление. Вокруг наших домов, больших или маленьких, стоят низкие заборчики. Для нас главное – быть хорошим соседом.

– Такие же идеалы несла Французская революция, – прокомментировал Жюль.

– Скажите мне, месье, ваш дом в Фонтенбло – это шато?