Век испытаний - Сергей Богачев

В ночной тишине стук в дверь раздался неожиданно громко. «Не звонит, чтобы не беспокоить соседей», — подумал о предусмотрительности ночного гостя Иван. С мальчишеским любопытством он открыл дверь. На пороге в рясе и с медным крестом («неужели те же?» — мелькнула у Ивана мысль) стоял священник. Не было только домашней кофты с прорехами, зашитыми белыми нитками. Левый пустой рукав рясы все так же был заткнут за пояс. Сергей Александрович был седым уже тогда, в далекие восьмидесятые, а сейчас его волосы и борода стали абсолютно белыми. Но глаза у гостя были все такими же молодыми, а рукопожатие — отнюдь не старческим.

— Ну, здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — с таким же любопытством разглядывая Черепанова, произнес Святенко.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. Вот это сюрприз! — с нескрываемым удивлением произнес Иван. — Вы с дороги? Проходите сразу на кухню. Я вас, судя по времени, уже завтраком буду угощать.

— Нет, спасибо. Мы ужинали у отца Иннокентия, — мягко отказался от предложения хозяина Святенко.

— Мы? — с нескрываемым удивлением переспросил Черепанов.

— Вы меня простите, Ваня. Я не успел вас предупредить по телефону. Да, я не один, — с этими словами священник повернулся и тихонько кого-то позвал. — Малой!

От стены лестничной площадки отделилась какая-то тень, и через несколько секунд на пороге квартиры Черепанова стоял еще один гость. «А батюшка как был хитрованом, так им и остался», — подумал Иван, рассматривая спутника священника. Перед ним стоял парень лет двадцати-двадцати пяти, с русыми короткими волосами, худощавым лицом и тонкими губами. Потертые джинсы и выцветшая футболка с портретом Микки Мауса завершали его портрет. Мимо такого на улице пройдешь и не обратишь внимания.

— Не малой, Сергей Александрович, а Маллой, — протягивая Черепанову руку, произнес парнишка. — Неужели трудно запомнить? Две буквы, а смысл меняется в корне. Учишь вас, учишь…

За этой перепалкой на филологические темы гости вместе с хозяином прошли в квартиру.

— Завтракать, Иван Сергеевич, мы не будем, а вот от чашки чая не откажемся, — произнес священник, проходя на кухню. — Ты как насчет чая, малой?

Парень в ответ только махнул рукой и скрылся за дверью ванной.

— А может, что покрепче? — вспомнив о начатой бутылке водки в дверце холодильника, спросил Иван. — За встречу, так сказать.

— Нет, Ваня, разговор у нас с вами будет серьезный. В другой раз с удовольствием, — ответил ему Святенко и устало опустился на один из стульев, стоявших у кухонного стола. Окинув взглядом кухню, он спросил:

— Судя по всему, Иван Сергеевич, вы живете один? Что так?

Ивану тысячу раз приходилось отвечать на этот вопрос, поэтому и сейчас, не задумываясь, он ответил дежурной фразой:

— Да не сложилось как-то. Наверное, встреча с той единственной и неповторимой еще впереди.

Рассказывать об Ольге, с которой его связывают близкие отношения уже более десяти лет, ему почему-то не хотелось. Да и что говорить, если он и сам до конца не понимает эту женщину. Она могла жить у него неделями, помнится, был случай — и месяцами. Но потом, словно подчиняясь какому-то зову природы, она собирала свои вещи и тихонько перебиралась в свою квартиру. Первое время такое поведение Ольги выводило его из себя. Он не отвечал на ее звонки и в очередной раз давал себе слово, что и сам не будет звонить. Но проходило время, и опять какая-то необъяснимая сила тянула их друг к другу.

— Я совершенно случайно узнал, что вы, Ваня, живете в этом городе, — не дождавшись от Черепанова продолжения «семейной» истории, сказал Святенко. — И что вы здесь личность довольно известная. Мы с вами долгое время не виделись, но я доверяю отцу Иннокентию. А он вас считает порядочным человеком. Сегодня, знаете ли, это большая редкость. У меня к вам будет просьба…

В это время в кухню вошел спутник священника, и тот изменил тему разговора:

— Вот, Иван Сергеевич, познакомьтесь с моим помощником. Это — Никита. Но мы все зовем его «Малой». Или, когда он очень настаивает, Маллой. Хотя лично я принципиальной разницы не вижу.

Парень кивнул Ивану и присел на свободный стул.

— Это мои глаза, уши и, можно сказать, левая рука, — при этих словах священник дернул пустым рукавом рясы. — А меня, кстати, сегодня очень многие знают как Свята. Поэтому не удивляйтесь, если услышите такое обращение.

— Я уже удивлен, — разливая чай в чашки, произнес Черепанов. — Это что за тайное общество, где вместо имен клички? Неужели, Сергей Александрович, вы стали авторитетом в преступном мире?

Священник не успел ответить — утреннюю тишину разорвал вой реактивных снарядов. Похоже, что реактивная установка «Град» отработала где-то совсем рядом. Иван подошел к окну и, проследив за ярким пламенем, которые оставляли позади себя выпущенные в небо ракеты, сказал:

— С территории таксопарка бьют. Похоже, в сторону Лисичанска. Могут и «ответку» запустить.[38]

Словно услышав его слова, в коридоре многоэтажки раздался топот ног и крики жильцов. Голос женщины, которая звала какого-то Мишу, гулко разносился между лестничными пролетами:

— Миша, родной, ну где же ты? Брось ты эту сумку, будь она неладна. Сейчас «ответка» прилетит!

Никому раньше не известное короткое слово «ответка» заставляло жильцов двигаться еще быстрее. Через несколько минут шум в коридоре затих, и только плач ребенка, доносившийся теперь уже с улицы, говорил о том, что коротать оставшиеся утренние часы соседи Ивана будут в подвале.

— Так какая у вас ко мне будет просьба? — вернувшись за стол, спросил у своего гостя Черепанов.

— Вы помните наш последний разговор в Афганистане? — Святенко вопросительно посмотрел на Черепанова. — Вы тогда спросили о судьбе наших ребят, попавших в плен к моджахедам. А я пообещал вам, что обязательно займусь этим вопросом. Я выполнил свое обещание, Иван Сергеевич. Имам Абдула Сатар убедил подконтрольных ему полевых командиров больше не убивать советских солдат. Я не знаю точную цифру, но хочется верить, что многих мальчишек тогда удалось спасти.

Старик замолчал, думая о чем-то своем. Веки его были прикрыты, и со стороны казалось, что он задремал. Черепанов посмотрел на Никиту, но тот, пожав плечами, потянулся за гитарой, которая пылилась здесь после одной из последних посиделок с Заборским. Взяв в руки инструмент, он стал тихонько перебирать струны, а потом негромко запел:

Гривы коней заплетал в косы ветер,

Мы вдаль неслись, выжигая поля.

Голод страшней, чем жестокая битва,

Враг изводил сам себя.

Нет городов, нет богатства земного,