Рунный след - Инна Живетьева

Славка приподнял и опустил плечи.

— Тебе нужно вернуться, — Алешка выделил «нужно». — Ты тут совсем спятишь.

«Я — уже», — подумал Славка, но вслух сказал другое:

— Нет. Это все равно что — ну, не знаю — спасаться от Волков, спрятавшись под лавку. Можешь драться — дерись.

Алешка оставил стул, прошел к окну, сел, сгорбившись, на подоконник. Славка ждал, что тот будет отговаривать, возмущаться — но друг молчал. И чем дольше тянулось молчание, тем тревожнее становилось. Не стоило говорить про Антона!

Друг поднял голову:

— А… родители?

Отвечать Славка не стал. Ему захотелось скорчиться, точно в него летел нож. Хоть бы одним глазком глянуть — как там, дома. Но нельзя, потом будет слишком трудно остаться.

Какое-то время молчали. Потом Алешка сел ровнее:

— Представляю, как дрид будет счастлив! Захапал все-таки двоих.

— Эй, стоп! Как это — двоих?

Алешка не счел нужным ответить, только усмехнулся.

— Не дури, — тихо попросил Славка. — Твою мать, нужно было соврать! Нужно было!!

— Забыл, как мне врал, когда из Росвела бежали?

Славка с тоской посмотрел в окно: нет, не забыл. Потому и не решился. Голова стала легкой и пустой, как воздушный шарик. Вот-вот оторвется от плеч и взлетит, может быть, из-за облегчения: не придется расставаться с Алешкой. Или — от растерянности: ну как его уговорить вернуться? Славка прижался лбом к холодному стеклу окна.

— Если тебе будет легче, то я остаюсь из-за себя, — заговорил Алешка. — Знаешь, я просто не смогу. Сидеть дома и думать: а вдруг ты опять в какой-нибудь заговор впутался? И тебя снова, как у Антана… Думаешь, я не помню, как тебя пытали? У меня твой крик, когда тебя факелом ткнули, до сих пор в ушах стоит. Да и вообще, я уже один раз уходил, — он тронул языком ссадину на губе. — Все, хватит. Еще раз — не смогу. Просто не смогу. Я чем мог — уже ушел. Все. Мне легче остаться. — Алешка помолчал и закончил бодрее: — Да и насчет Рика ты абсолютно прав. Свинство бросать его сейчас. Папаша-то, поди, от злости уже на стенку лезет.

Запала хватило ненадолго. Алешка снова сгорбился, поковырял ногтем подоконник. Славка смотрел понимающе: трудно вот так осознать до конца, что обратного пути не будет. Сам-то он приходил к решению постепенно. Тем более, в семье у друга все хорошо, — Славка знал это точно. Но задать тот же вопрос: «А родители?» — он не решался. Как будто взять палку и в свежую рану ткнуть.

— Вернемся все вместе в Отин-град, — снова заговорил Алешка. — Талем говорил, ему трактир Петера по завещанию отходит. Надеюсь, не выгонит. Проживем.

— Да уж, особенно когда падут границы, — хмыкнул Славка.

За окном показались Рик с Талемом. Княжич брел, не поднимая головы; ведун держал ладонь на его плече. Откуда-то вывернула Аля, хотела к ним подойти, но не решилась. Суетливо повела плечами и пошла в сторону дома.

— А как же Алька? — вырвалось у Славки.

— А что — Алька? — отстраненно отозвался Алешка. — Вернется. Окончит школу, в универ поступит. Влюбится там в кого-нибудь.

Славка развернулся, тоже сел на подоконник:

— А ты?

— А я… Привыкну. Во всяком случае, от этого никто не помирал. Знаешь, если бы она оставалась, а ты уходил — я бы остался с ней. Слушай, давай потом, а?! Вот они исчезнут, тогда поговорим. Не сейчас только! Не могу я сейчас.

— Хорошо, давай про другое, — жестко сказал Славка. — Лешка, я-то уже, можно сказать, пристроен. В Гильдию меня взяли, так что не пропаду. Да и Тимс от Рика тоже никуда не денется. Вместе пробиваться будем.

— Я тоже фехтовать хорошо буду. Скажешь, плохо учусь?

Славка не сказал: Алешка действительно схватывал все быстро. Он выдавил:

— Там же, в Гильдии, — испытание.

— Я помню. Но… Знаешь, вот когда прижмет, тогда и поговорим. В любом случае, я решил.

Славка снова отвернулся к окну и еле заметно выдохнул: то ли с досады, то ли от окончательно свалившейся с души тяжести — самому было непонятно. Вспомнил почему-то:

— Кстати, а знаешь, Аскар-то против, что на приемном экзамене убивать нужно. Говорит, воина сначала нужно воспитать, а потом давать ему право распоряжаться чужой жизнью.

Прервал их разговор стук двери. Алька влетела в комнату, словно у нее под пятками были пружинки. Ухватилась за косяк, удержалась, а то бы точно унесло в окно — так показалось Славке. Радость бурлила, не давала устоять на месте. «О-ей! Что сейчас будет!» — с каким-то странным, лихорадочно-веселым отчаянием мелькнуло у Славки.

Аля выпустила косяк, перепорхнула к стулу. Но не села, а так и осталась стоять, не в силах справиться с собой. Славка глянул искоса на Алешку: у того на глазах каменело лицо.

— Вы чего? — опасливо спросила Аля. И тут же испугалась. На самом деле она не желала слышать никаких дурных новостей.

Мальчишки молчали. Аля присела на край стула. Радость схлынула, точно чай из разбитого стакана.

— Я остаюсь, — выпалил Алешка.

Аля тряхнула головой: дожила, голоса слышатся. Причем несут явный бред.

— Да чего вы? — повторила она.

Славка хмыкнул. Алешка повторил устало, словно в десятый раз:

— Аля, ни я, ни Славка не возвращаемся.

— Не возвращаетесь?

Вопрос повис в комнате. «Не возвращаетесь?..» — уже беззвучно пошевелила губами Аля.

— А я?

Славка снова хмыкнул. Алька с удовольствием бы заткнула ему рот, но отвлечься не могла.

— А ты — возвращаешься, — с какой-то чужой насмешкой ответил Алешка.

«Возвращаюсь»… Это значит: он остается, она уходит. Расстаются. Навсегда. Словно и не было ничего, и ему так легко отказался от Альки! Как просто: решил остаться — и даже слова не сказал, не предупредил. Так, словно Али и нет.

— То есть ты все решил? — злость сорвала Алю с места. — Решил, да? А меня ты спросил?

— О чем я должен был тебя спрашивать? — удивился Алешка. Так искренне, что Альку это взбесило больше холодного, отстраненного тона.

— О том! Что я хочу, понимаешь? Или тебе на это плевать? Вообще на меня плевать?

Алешка еле заметно шевельнул плечом. Боль обхватила голову раскаленным обручем, расплавленным свинцом пролилась сквозь макушку, горло, прожгла желудок. Хотелось кричать — и Аля не сдерживала голос.

— Как там говорят: поматросил и бросил? — Аля понимала, что несет бред, но застывшее, спокойное лицо Алексея только разжигало.

Неужели ему все равно? Как, оказывается, просто он выкинул ее из своей жизни! Боль захлестывала, обжигала и перекалялась в ненависть. Хотелось, чтобы Алешке стало так же больно, а лучше — еще больнее, и Аля выкрикнула: