Dominium Mundi. Спаситель мира - Франсуа Баранже

– Он не говорил. То есть он же ничего не произнес вслух. Он говорил прямо в наших головах!

– Вот дьявол, значит они действительно умеют разговаривать мысленно…

– Кажется, мне сейчас плохо станет…

Я не смог удержаться от улыбки. Мне самому пришлось пройти через те же стадии изумления, когда в палатке совета мудрецов я впервые столкнулся с этим явлением.

– Еще раз, – продолжал Тан’хем, обращаясь ко всем сразу, – надеюсь, что вы простите мне вмешательство в дела, которые не касаются моего народа. Мне показалось, что в моих силах внести скромный вклад в улаживание возникших между вами разногласий.

Догадавшись, что собирается сделать Тан’хем, я бросил взгляд в сторону Абеля. Того, как и остальных, казалось, совершенно покорило чудо слов/мыслей старого мудреца. Он даже не попытался прервать его.

– Мне тем более просто описать вам, что произошло, так как целились именно в меня. Позвольте показать вам…

И тогда мы увидели.

Услышав, как ахнул от удивления весь зал, я понял, что не один вижу это.

Перед моими глазами сформировалась картина. Вернее, у меня возникло ощущение, будто она перед моими глазами, хотя я был твердо убежден, что мои глазные яблоки никоим образом не задействованы в том, что происходит. На самом деле я продолжал видеть Котелок и своих товарищей, но в то же время смотрел глазами Тан’хема.

Старый мудрец показывал нам то, что увидел в день трагедии. Он вспоминал сцену такой, какой пережил сам, и проецировал ее в наше сознание. Для нас это было равнозначно ожившему воспоминанию, вот только мы открывали для себя происходящее в первый раз.

И его глазами мы снова увидели все.

С момента, когда мы вошли в темную палатку, наполненную дымком ук’тис, и до казни Игнасио Арнут’харом после жесткого допроса, не говоря о геройском поступке Танкреда, стоившем ему серьезной раны.

За восстановленной картиной последовала мертвая тишина. Многие с такой силой пережили увиденное, что едва переводили дух. Прежде я не сталкивался с этой стороной дара атамидских мудрецов и первым делом спросил себя, какие же усилия пришлось приложить Тан’хему. Он не добавил больше ни слова и, коротко кивнув, покинул помещение с тем же достоинством, с каким и появился.

Никто и не думал оспаривать увиденное. Даже Абель. Полагаю, в глубине души каждый чувствовал, что Тан’хем не мошенничал, что он не мог мошенничать. В любом случае абсолютная честность, которую он проявил, описывая произошедшее, в том числе и расправу, учиненную одним из его соплеменников над одним из наших, служила достаточным доказательством той беспристрастности, которую он счел своим долгом. Кстати, эта жестокость, какой бы шокирующей она ни была, меньше подействовала на умы, чем предательство Игнасио. Как ужасно и возмутительно было осознавать, что вся наша операция, связанная с побегом, проходила с такой змеей в самом ее сердце и что в любой момент он мог подать сигнал тревоги, если бы обстоятельства постоянно не мешали ему!

Абель поднялся с места, опрокинув стул. Мертвенно-бледный, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и нетвердым шагом двинулся к выходу из Котелка. Десяток его сподвижников молча последовали за ним. На пороге Абель обернулся, словно под действием властной силы. На фоне выточенных эрозией окружающих его тяжелых каменных арок он казался крошечным.

– Простите… – только и сказал он. После чего ушел, и следом за ним его друзья.

Так закончился нелепый мятеж беглецов-бесшипников.

Я мог бы продемонстрировать свой стоицизм и великодушие, позвав их обратно, чтобы они дослушали мой рассказ (собственно, в финале речь и пошла о самом важном), но должен покаяться, что хотел немного посмаковать их жесткое приземление в реальном мире. Согласен, выглядело это мелочно, но им пошло бы только на пользу, если они посидят немного в своем углу во власти мрачных мыслей.

Когда мы вошли в пещеры, я предложил Тан’хему поделить задачи: он отведет Пак’аруну в помещение, где обосновались мудрецы, а я покажу язе’эру, где разместились его собратья. Он согласился и одним кивком велел своему верному Уз’ке сопровождать меня. Моего владения атамидским языком было еще недостаточно, чтобы самостоятельно объясниться с язе’эром. Я пошел первым, углубляясь в пещеры и указывая ему путь по залам и коридорам, а Уз’ка замыкал шествие.

Язе’эры занимали особое помещение. Учитывая их невероятные размеры даже со сложенными крыльями, некоторые проходы для них оказались просто недоступны. Поэтому пришлось отвести им отдельный зал, путь в который от входа не пролегал через сужения нашей троглодитской системы. И несмотря на это, двум язе’эрам лучше было не сталкиваться в коридорах.

До сих пор по пути нам попадались только человеческие существа. Хотя мои товарищи уже стали привыкать к посещениям атамидов, встреча в узком коридоре с летучим атамидом все еще была пугающей, и они жались по стенкам, чтобы их не задели длинные перепончатые крылья, ворсистые волокна которых слегка царапали кожу.

Несмотря на хорошее настроение, в котором пребывал Окур’ат после того, как услышал, как я изъясняюсь на его языке, я чувствовал, что тесные пространства, где мельтешат человеческие существа, сильно нервируют его. К счастью, мы быстро добрались до отведенного его народу просторного помещения. Похоже, при виде такого большого пространства он испытал облегчение, тем более что огромная трещина в потолке пропускала лучи солнца и естественный свет.

Дюжина атамидов обернулась в нашу сторону. Я поприветствовал их, не ожидая ответа с их стороны, и обратился к новичку.

– Добро пожаловать, – произнес я на его языке, – надеюсь, здесь вам будет удобно. Если вам что-либо понадобится, без колебаний обращайтесь ко мне.

Излишне уточнять, что мне не удалось выговорить всю фразу на одном дыхании, и Уз’ке пришлось несколько раз меня поправлять. Однако, чем больше я практиковался, тем свободнее обращался с этой новой лингвистической системой, и теперь я уже не сомневался, что в конце концов овладею ею, если мне хватит времени.

В конечном счете основные затруднения возникали у меня не с грамматическими конструкциями или лексикой, а с огромным количеством «шумовых эффектов», которыми атамиды размечают фразы. Совершенно очевидно, что некоторые из тех, которые мне не удавалось воспроизвести, иногда радикально меняют смысл слов, а это периодически создавало серьезные проблемы для понимания.

Когда я уже собирался откланяться, рослый язе’эр нагнулся ко мне и прошептал:

– Человек, я ценю твои усилия быть гостеприимным и не забуду их. Но если все это окажется одной большой ловушкой, именно тебя я убью первым.

Другие представители его вида уже высказывали мне нечто подобное, и мне не следовало бы обращать внимание на их слова, тем более что совесть моя была чиста. И все же, разве можно привыкнуть выслушивать подобные угрозы, да еще высказанные подобными существами?