Белая чума - Фрэнк Герберт

Пока он молчал, отец Майкл задал вопрос:

– Может быть, О'Нейл хочет исповедаться через тебя?

Джон почувствовал сильное волнение и чуть не застонал. Нет! Он прикрыл уши руками, пытаясь подавить внутри себя эти звуки ужасной тоски.

Отец Майкл ощутил этот страх и произнес как можно более спокойным голосом:

– Ты хочешь исповедаться только за себя?

Джон подождал некоторое время, пока удары сердца станут более тихими, и опустил руки, почувствовав приход относительного спокойствия.

– За себя, – тихо вымолвил он.

Отец Майкл вплотную наклонился к Джону, когда машина преодолевала крутой поворот, громко фыркая на низкой скорости. Священник посмотрел вперед: водитель и охранник, казалось, не ощущают драмы, разыгрывающейся на задних сиденьях. Мальчик все еще спал.

Близко придвинувшись к уху священника, Джон прошептал:

– Это страшно тяжелая ноша, отец.

Отец Майкл решил, что согласен с этим. Сильное чувство сострадания охватило его. Бедный парень! Сошедший с ума… и вселившийся в застенчивую, робкую, но устойчивую личность Джона О'Доннела. Человек, молящий о помощи. Безумное существо внутри его пыталось уничтожить сделанное им ужасное зло.

– Помоги мне, отец, – умолял Джон.

Отец Майкл положил руку на его голову, чувствуя, как от этого прикосновения мускулы шеи напряглись, а затем расслабились, когда Джон наклонил голову.

«Как можно облегчить такую муку? – спрашивал себя священник. – Какое наказание ждет этого человека?» Он чувствовал, как другая личность, О'Нейл, ждет от него ответа.

– Пожалуйста, отец, – прошептал Джон.

Священник автоматически шептал знакомые ему слова отпущения грехов и благословения. Осталось наказание, и это самое трудное – покарать. Может ли кто-нибудь помочь бедному созданию?

«Боже, помоги мне!» – молился отец Майкл.

Но решение вдруг пришло в его сознание, и он ощутил священное спокойствие, когда начал говорить.

– Джон, ты должен сделать все, что в твоих силах, для создания лекарства против чумы. Это будет твоей карой. – Отец Майкл осенил крестным знамением лоб Джона, ощущая при этом, что принял на себя его тяжкое бремя. Разве кого-либо из священников прежде просили хранить такой страшный секрет за семью печатями исповеди? Пожалуй, только сам Христос имел подобную тяжесть на сердце. Отец Майкл не мог вымолвить ни слова.

Джон сидел отстранение, зажмурив глаза, сжав руки в кулаки. Отец Майкл чувствовал глубокое волнение этого человека, но не слышал жалоб и стонов.

Одна из основных характеристик элитного корпуса – его подверженность влиянию структур, более могущественных, чем он сам. Элитную власть, естественно, привлекает властная иерархия, и она осторожно и послушно подыскивает себе место, обещающее наибольшие личные привилегии. Это ахиллесова пята армии, полиции и бюрократии.

Джост Хапп

Руперт Стонар, политический наблюдатель по исследованию чумы в Хаддерсфилде, стоял прямо под прожектором в рабочей лаборатории Хаппа. Свет отражался от стеклянных предметов на столе около него. Он выхватывал линии красного цвета и оттенял ими его непокорные светлые волосы. Лицо казалось высеченным из камня.

Было уже за полночь, но Хапп не знал точного времени. Он оставил свои часы на прикроватной тумбочке, когда отвечал на вызовы, и у него не осталось даже секунды, чтобы снова взглянуть на них. Крепыш Ройял Марин, некто, кого Хапп никогда раньше не видел, сопроводил его в лабораторию и оставил примерно на расстоянии шага от Стонара. В комнате больше никого не было. Хапп чувствовал себя очень неудобно в купальном халате.

Когда Ройял Марин уходил, Стонар приказал:

– Поставьте охрану и не разрешайте никому сюда входить.

– Да, сэр.

Хапп решил, что ему не нравится пренебрежительное выражение бледно-голубых глаз Стонара. Здесь было полно подобных типов в военной форме как в офисах, так и на земле – и Хаппу это тоже не нравилось, но он держал свои мысли при себе.

– Что-то случилось? – поинтересовался он.

– Вы находитесь на решающем этапе в своих исследованиях, – заявил Стонар. – Насколько решающем?

«Откуда Стонар это узнал?» – спросил себя Хапп и ответил вопросом на вопрос:

– Может быть, вам лучше поговорить с Викомб-Финчем или доктором Бекеттом?

– Почему вы не предположили, что я беседовал с доктором Рокерманом? В конце концов, разве он не сделал полное исследование работы вашей службы?

Итак, Стонар также знал, что Рокерман приехал, понял Хапп. Разговор становился весьма неприятным. Он сказал:

– Рокерман – это верный выбор. Кстати, где он сейчас?

– Его привезут ко мне, как только я буду к этому готов.

– Тогда при чем здесь я?

– Я должен быть уверен в том, что услышу правду. Ваша семья ближе и более нам доступна. Последствия обмана были бы чрезвычайно болезненны для вас.

Все это было произнесено бесцветным монотонным голосом, и внутри у Хаппа зашевелился страх. «Жанин! Мальчики!» Он слишком хорошо знал, насколько сомнительна их безопасность в Дордон-Резерве.

– Чего вы уже достигли? – спросил Стонар.

– Мы приближаемся к точному биохимическому описанию чумы, – угрюмо ответил Хапп.

– Вы можете в этом поклясться?

– Да. – Хапп внимательно посмотрел на Стонара, размышляя, как точно его прозвали: «Стоуни», то есть «каменный». Глаза его были, словно осколки сапфира.

– Означает ли это, что в настоящее время вы имеете возможность репродуцировать чуму?

– Или… противоядие.

– Вы должны убедить меня в этом.

Хапп осмотрел свою большую захламленную лабораторию. Поблизости нет ни одного стула. Это было место, где он не стал бы давать интервью: слишком много свидетельств его собственного непостоянства.

– Это очень сложно, – промямлил Хапп.

– Тогда упростите.

Хапп нащупал в своем халате футляр для очков, ища себе хоть какую-то поддержку. Ройял Марин не дал ему даже одеться, и теперь он вспомнил, что очки остались там же, где и часы, – на прикроватной тумбочке. Ноги у Хаппа замерзли, от холодного пола они были защищены только тапочками.

– Двойная спираль изгибается сама по себе, – объяснял Хапп. – Вы можете увидеть это, например, в генах для ботулического или холерного токсина, и даже для обычных энтерических или кишечных организмов.

– Кишечных? – переспросил Стонар.

– Микробов, которые могут жить в прямой кишке.