Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

Гаврила Пустоханов еще раз наказал долго в Осиновке не задерживаться, чтобы по вечернему времени воротиться к атаману.

Василий Иванов вставил ногу в стремя, легко поднялся в седло.

– Поехали, братцы. А отобедаем в Осиновке да заодно и поужинаем, ежели все будет спокойно.

– У тамошнего целовальника в кабаке преотличное вино, – подхватил Устин Мытарь, обернулся и на прощание помахал рукой есаулу.

Заснеженным трактом, едва примятым несколькими этим днем проехавшими санями, довольно скоро и незаметно за разговорами проскакали верст двенадцать до приволжского села Винновка. Въехали во двор тамошнего приказчика, но того и след простыл. Василий Иванов остановил коня посреди улицы, вынул пистоль и выстрелил в воздух. И, словно отраженное от горы эхо, в ответ захлопали промерзшие калитки. Перекликаясь от двора к двору, мужики быстро собрались к центру, где на конях гарцевали незнакомые, с ружьями, люди. Правда, Устина Мытаря с копьем в руке винновские признали сразу, посыпались вопросы: зачем пальба? И с чем они приехали?

– Приехали мы с манифестом государя Петра Федоровича! – ответил Василий Иванов. – А тем манифестом вам велено, мужики, отныне отнюдь на графов Орловых не работать боле, а числиться вольными казаками за его императорским величеством!

Кто-то отчаянно закричал «Ура-a» и подбросил вверх суконную шапку, вскинул обе руки с растопыренными пальцами, поймал и нахлобучил на голову – от Волги тянуло пронизывающим ветром.

– Читай! Читай нам скорее государев манифест! Давно прослышаны.

– Конец орловской барщине!

– Воля от государя нам вышла! Ура-а!

Более часа пробыли Василий Иванов, Родион и Устин Мытарь в Винновке, остригли на казачий манер до тридцати человек и повелели тут же, взяв какой-нито съестной запас, на санях и верхом, у кого есть седла, ехать в Шелехметь, где их приведут к присяге и возьмут в отряд государева есаула Говрилы Пустоханова.

У старого замерзшего деда Василий Иванов спросил:

– Что слышно о гусарских командах? Далеко ли они от вашего села, не сказывали ямщики о том?

Дед пожевал губами, долго глядел на заснеженную гору к западу от Винновки, потом сказал, и разобрать его слова было нелегко за безбожной шепелявостью:

– Вшера ехали мужики, шкаживали, штоят шолдатики… А где штоят, не упомню, мил шеловек, ей-ей, не упомню…

– Эдак мы ничего не узнаем, – раздраженно буркнул Родион Михайлов. Один из мужиков, услышав вопрос Иванова, подошел к ним, назвался ямщиком Гаврилой.

– Это я вчера гонял до Печерского, отвозил нашего приказчика. Так к обеду в Печерское вошла воинская команда во главе с немцем-маиором, имени его ненашенского не упомнил. Да видно по нему, как по той вороне, которая и за морем жила, да вороной и вернулась, что нравом крут и мужика не пожалеет, – тут же приказал выдать ему в санный поезд свежих коней! На час не задержавшись, спешно отъехал я из Печерского, чтобы и моего коня не побрали в обоз немцу под пушки. Надо полагать, казаки, что после недолгой стоянки и команда следом выступила.

– А в Осиновку не пришла еще? – допытывался Василий Иванов. – Не слышно было? Ведь немец идет с пушками и тяжким санным поездом, а не на верховых только лошадях.

Ямщик встрепенулся, замахал кому-то руками. Мимо на дровнях ехал мужик средних лет в черном полушубке и в шапке из потертой заячьей шкуры.

– Эй, Демьян, слышь? К вам в Осиновку гусары или иная команда не вступала нынче?

Демьян, стоя на коленях в дровнях, подъехал к ним, ответил на вопрос знакомого ямщика:

– Да нет еще… Не боле двух часов как я сюда выехал из села, к брату наведаться. Теперь вот домой еду. Ай и у нас хотите, казаки, государев манифест читать? – с надеждой спросил Демьян и, словно не надеясь услышать утвердительного ответа, начал уговаривать: – Надо бы мужикам нашим объявить государеву волю. Тутошним объявили ж, а чем мы плоше? Неужто нам и дале под Орловыми барщиной нищету множить? Утопший пить не просит, а живому жевать что-то надо, да графья воля не дает разжиться. Так едем, казаки?

– Едем! – решился Василий Иванов. – Сделаем так: мы втроем остановимся близ села, а ты приказчика вашего Федорова оповести, что едут, дескать, от государя Петра Федоровича доверенные люди с манифестом. Так чтоб встретил нас хлебом-солью. Ежели, конечно, солдатская команда не вошла в село, – добавил Василий Иванов. – Нам нет резона в их лапы попадаться, атаманом не велено, – пошутил он.

– Так и сотворим, казаки. А ежели солдаты въехали, то, прождав меня с полчаса и не дождавшись, ворочайтесь назад. Ежели солдат нет в селе, я сам за вами приеду звать.

– Погнали! – поторопил Василий Иванов и скорой трусцой последовал за дровнями осиновского мужика Демьяна.

И в самом деле, тракт за Винновкой ушел от реки Волги вправо, вокруг возвышенности, которая к реке обрывалась отвесными уступами. За горой стало гораздо тише: ветер шел верховой. Густой, заваленный снежными сугробами лес словно бы вымер, зверье попряталось, и только горластые вороны нет-нет да и срывались с голых высоких деревьев, тяжело, словно обгорелые головешки, падали вниз, пропадали из поля зрения.

Демьян неожиданно натянул поводья, дровни остановились. У Василия екнуло сердце: неужто гусарский разъезд приметил? Он встал на стременах, поверх лошади глянул вперед – до поворота более полуверсты расстояния, ни души не видно.

«Битому псу только плеть покажи… – ругнул сам себя Василий Иванов. – Мужицкая робость треклятая… Не зря сказывают старики: по саже хоть гладь, хоть бей, все едино черно…» Спросил настороженно:

– Что там у тебя, Демьян? – и напустил на лицо строгость.

– Здесь вам надобно остановиться, казаки, – сказал Демьян, повернувшись в дровнях. – Вы первыми, вон через ту прогалину, приметите, ежели солдаты разъезд свой вышлют впереди команды. – И он кнутовищем указал на часть тракта, который просматривался в прогале между холмами. – От того куска тракта до окраины Осиновки не боле двухсот саженей. А вас солдаты оттудова не разглядят, вы вот тут, под соснами, встаньте.

Слева от дороги под тяжелыми шапками снега стояли сосны, неподвижные, уставшие. Самая старая и высокая из них, казалось, вот-вот с кряхтением шевельнет ветками и вовсе засыплет кустики, торчащие из сугробов черными сиротливыми веточками…

– Добро, Демьян. – Василий Иванов отпустил мужика. – Ты езжай, а мы в ожидании тебя здесь останемся.

– Н-н-но! – прикрикнул Демьян, взбодрил коня вожжами, и дровни, скрипя полозьями, умчались по тракту, довольно скоро мелькнули в прогале, потом пропали… Над невидимой отсюда Осиновкой курилось еле различимое размытое облако – к ночи топили печи – прогреть избы.

– Ух ты-ы, как морозище за коленки хватает! – проворчал Устин Мытарь. – Хороша да тепла моя одежонка, в сенокос в ней самый раз ходить… А для крещенских морозов слабовата.

Василий Иванов улыбнулся, быстро оглянулся на Устина, и почудилось, что Мытарь валится из седла, промерзшей кочерыжке уподобившись. Но этот обман зрения произошел от того, что кривоплечий Устин склонился вперед, норовя полами короткого полушубка прикрыть штанами обтянутые колени.