Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– «Божиею милостью мы, Петр Третий, император и самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая. Объявляется во всенародное известие. Небезызвестно есть каждому верноподданному рабу, каким образом мы, не от доброжелателей и завистников общего покоя всероссийского и по всем правам принадлежащего престола лишены были…» – читал Федоров выразительно, неспешно, делая в должных местах паузы и ударения, чтоб мужикам понятно и доходчиво было. Дочитав до подписи «Петр», Федоров некоторое время еще смотрел на государев манифест, повторил негромко, словно бы для себя только: – «Всякою вольностью отеческой жалуем вас…», – бережно свернул его и держал в правой руке, как будто размышлял – отдавать ли Иванову, а может, оставить у себя как охранную грамоту от тяжкой кабалы новопосаженных в Жигулях графов Орловых.

– Надобно и нам копию с сего манифеста списать, – не удержался-таки и сказал Федоров, покусывая толстые губы. – Иной грамоты нам и не надобно, чтоб не слушать боле графского управителя! Верно я говорю, мужики?

– Верно!

– Пиши, Федор, и нам ту же грамоту! Наедет граф с дознанием, а мы его светлости в очи государев манифест – ну-ка, голубчик, чти да езжай подобру-поздорову, откель бог в наши края принес!

– Велено вам, мужики, тех наезжающих господ хватать, но суд самочинный не чинить, везти их к государю на великий спрос с объявлением всех их перед мужиками провинностей! А на господ боле не работать, но быть впредь вам в вольных казаках! – Василий Иванов, ухватившись за протянутую Федоровым руку, влез на бочку. – Теперь, мужики, ежели есть кто желающий послужить государю, спешно снаряжайтесь в дорогу с каким у кого есть оружием, и едем в Самару к государеву походному атаману Арапову. Там вас вооружат и обучат воинским наукам, дабы могли противустоять воровским, от императрицы и ее генералов, командам, посланным погубить Петра Федоровича и лишить народ благоприобретенной воли и заступника нашего!

Федоров, пока Иванов передохнул горлом, велел желающим мужикам в полчаса собрать по домам котомки, запречь в сани с графской конюшни коней и быть готовыми к скорому отъезду.

Задоря друг друга, с шутками и бабьими причитаниями, мужики разошлись с площади перед питейным домом. Федоров спрыгнул с бочки, как маленького, чуть не на руки принял Василия Иванова, обнял за плечи и крепко встряхнул.

– Идемте, казаки, закусим доброго борща с мясом, да и в дорогу пора… Очень хочется мне, братцы, самолично лицезреть государя Петра Федоровича, в ножки ему поклониться да уверить в своей верноподданнической готовности служить ему до скончания века. Пущай только он изгонит Орловых с наших родовых, прежними царями жалованных земель да новыми, бывших помещиков, землями пожалует. Уж тогда мы размахнемся здесь во всю ширь…

– Демьян, пригляди за конями, – попросил Родион Михайлов нового знакомца. – Ежели что тревожное заметишь, крикни нам.

– Непременно оповещу, – заверил Демьян, принял поводья коней и привязал их к оглоблям. – Обедайте спокойно, вона кругом тишь какая… Воронья не слышно, не то что солдат.

«Воронья бояться нечего, – решил Родион, оглядывая село, перед тем как шагнуть за порог питейного дома. – Мы о малой воле для мужика озабочены, а иные опять вознамерились размахнуться здесь во всю ширь… Орловых сгонит для них государь, а они уж их место помышляют ухватить», – тяжело думал Родион, потому как последние слова приказчика Федорова легли на сердце с долей беспокойства и обиды.

В питейном доме целовальник поставил на стол горячие мясные щи, нацедил по кружке вина.

Василий Иванов ел быстро, изредка поглядывая на хмурого, с широким рыхлым носом целовальника. Двигался целовальник за стойкой по-рачьи, тяжело волочил ноги по дощатому полу. Выхлебав щи, Василий поднял кружку с вином, встал и провозгласил здравицу:

– На многие лета царствуй, государь наш милостивый Петр Федорович! Ура-а!

Федоров подхватил свою кружку, оглянулся на целовальника – у того, должно с испугу, выпал из рук длинный нож для резки ветчины, тупо ударился в пол и задрожал, воткнувшись острием в доску.

Родион с кружкой в руке встал, выдернул нож, молча и сурово глянул в отекшие глаза целовальника, кинул нож на прилавок, сказав:

– Пей за здоровье государя! А нож припаси для графского управляющего – аккурат подойдет для борова!

– Пьем за здоровье государя Петра Федоровича! – подхватил здравицу Федоров и поднес кружку к губам…

На западной околице села ударил сполошный ружейный выстрел – там Федоров поставил своего дозорца, – а через несколько секунд еще один, ответный, потому как прозвучал слабее. Василий Иванов бросил пустую кружку на длинный стол, двинул ногой табурет, крикнул:

– За мной! Живо на конь!

Он первым выскочил из питейного дома. Родион едва не упал, споткнувшись о метнувшуюся под ноги толстую кошку, чертыхнулся и, не успев прихватить с лавки шапку, простоволосый выбежал на улицу, опередив приказчика Федорова.

– Казаки! – прокричал не своим голосом перепуганный Демьян и, забыв отвязать поводья чужих коней, ударил плетью свою лошадь, погнал ее на противоположную окраину села.

– Сто-о-ой! – крикнул было ему вслед Василий, а потом махнул рукой – увидел, что наперехват Демьяну с гиканьем неслись казаки, выставив перед конскими головами длинные копья.

– Все, влетели, как индюки в кашу гречневую! – проговорил внешне спокойно Родион, повернулся к Федорову, присоветовал: – Укройся в питейном доме, а ежели будет возможность, уведи потом мужиков к государю, послужите… и за нас, пропащих теперь безвозвратно.

Питейный дом проглотил Федорова прежде, чем из-за угловой избы к площади вынеслись около двадцати казаков – остальные растекались, охватывая село со стороны Волги, перекрывая дорогу к Самаре.

– Вот-та-а! – прокричал худощавый румянощекий офицер. – Попались, петухи щипаные! – Он с трудом удерживал разгоряченного коня. – Вязать воров, да покрепче! – Холодные серые глаза офицера настороженно следили за каждым движением стоящих перед ним казаков, дуло пистоля целилось то в Василия, то в Родиона.

«Эх, надо было пистоль переложить из приседельной сумы в карман полушубка!» – с запоздалым сожалением подумал Василий и тут же осознал, что это не помогло бы: слишком много было казаков и слишком неожиданно офрунтили они Осиновку – не уйти бы и на конях.

Шестеро казаков спрыгнули с коней, грубо обшарили карманы, залезли за голенища валенок – не укрыт ли там нож? Заламывали руки за спину, не скупясь на тумаки и пинки пленникам.

– Крепись, Родион! – нашел в себе силы подбодрить товарища Василий Иванов. – Еще явится нам в помощь орел наш, батюшка государь Петр Федорович! Еще полетят из воронья поганые перья!

– Есаул Тарарин! – вскрикнул офицер, потрясая от гнева пистолем, однако стрелять не решался.

– Слушаюсь, господин прапорщик! – живо отозвался казачий есаул, которого Василий вдруг ясно вспомнил – это он стоял тогда на мосту в карауле под Алексеевской и отхватил от них четырех человек, в том числе и атаманова любимца Гаврилу Белого.