Круг - Бернар Миньер

— О чем вы?

— Я был с ним в машине. Он признался в убийствах Клер Дьемар и Элвиса Эльмаза. Сказал, что Бертрана Кристиаэнса и Иоахима Кампоса тоже убил он…

— Кто они такие?

«Хорошо сыграно, — подумал Сервас. — Заметил ловушку».

— Последние два имени ничего тебе не говорят?

Юго покачал головой.

— А должны?

— Кристиаэнс — командир спасателей, работавших на Неувьельском озере, Кампос — водитель автобуса.

— Да, теперь я вспомнил…

— В ту ночь Клер Дьемар ехала с вами?

За окном прогремел гром. Бохановски посмотрел на Серваса, и сыщик почувствовал, что парень насторожился.

— Да. Считаете, между аварией и ее смертью есть связь? Вы сказали, что Давид взял на себя убийство Клер?

Юго выглядел искренне изумленным, и Сервас снова подумал, что мальчишка — крепкий орешек.

— По вашим словам, Давид на полном ходу врезался в грузовик… Как же вы выжили, если сидели рядом? — На лице Юго отразилось недоверие.

Мартен едва сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку.

— Все кончено, — спокойно произнесла Циглер, и Юго перевел взгляд на нее.

— Классная была идея с тетрадью. Рискованная, но хитроумная. Сначала запись навела на тебя подозрения, потом она же обелила.

Парень промолчал.

— Полагаю, если бы полицейские не проявили достаточного профессионального интереса и, скажем так, любопытства, ты бы сам — через адвоката — навел их на мысль о проведении графологической экспертизы.

На долю секунды Юго ослабил самоконтроль, сыщики поймали сигнал тревоги в его глазах, но он сразу взял себя в руки.

— Я не понимаю, на что вы намекаете! Фразу в тетради написал не я.

— Конечно, не ты — Давид.

— Значит, это правда? Он ее убил?

— Ах ты гаденыш… — процедила сквозь зубы Циглер.

— Ты попросил Давида сделать эту запись? Или идея была его?

— Что? Я ничего не понимаю!

Где-то совсем близко сверкнула молния. В недрах тюрьмы раздался долгий страдальческий вопль, оборвавшийся на самой высокой ноте. По коридору прошел охранник, и снова наступила тишина. Впрочем, тишина в тюрьме — понятие относительное…

— У Клер было много любовников? — спросил Сервас.

— Ты ревновал? — добавила Циглер.

— Сколько человек вы с дружками убили? — решил уточнить Эсперандье.

— С капитаном пожарной службы вы расправились вчетвером: ты, Давид, Сара и Виржини, — сказал майор.

— А в машине Кампоса свидетель видел двух мужчин. Это были вы с Давидом? — поинтересовалась Ирен.

— Клер Дьемар вы тоже топили вместе? — вступил Венсан. — Камера зафиксировала двух человек, выходящих из паба. Или Давид в этот раз стоял на шухере?

— Я одного не понимаю. Почему ты не скрылся? — спросил Сервас. — Зачем было так рисковать? Вы могли, как и в предыдущих случаях, замаскировать убийство под несчастный случай или имитировать исчезновение, но ты остался сидеть на краю бассейна. Почему?

Бохановски переводил взгляд с одного дознавателя на другого, и Сервас читал в его глазах сомнение, ярость и страх. Телефон дважды крякнул — пришло сообщение… «Не сейчас… — подумал он, — нельзя разрывать визуальный контакт».

— Не смейте, прекратите! — взорвался Юго. — Позовите начальника! Я буду говорить только с ним — не с вами! Убирайтесь к черту!

— Ты убивал один? Или с друзьями? Давид в этом участвовал?

В комнате повисла долгая пауза.

— НЕТ, Я БЫЛ ОДИН…

Глаза Юго превратились в сверкающие щелочки. Сыщики затаили дыхание.

— Я пошел к ней, чтобы предупредить об опасности. Я слишком много выпил, употребил в сортире несколько дорожек… Наступил июнь, и я знал, что остальные скоро перейдут к действиям. Пришел ее черед. Мы это обсуждали.

Он снова сделал жест рукой, напомнив Сервасу Марианну.

— В ту ночь, шесть лет назад, она бросила нас на произвол судьбы. Пальцем не шевельнула, чтобы помочь… Но все эти годы ее мучила совесть, она была просто одержима чувством вины, то и дело повторяла: «Я тогда испугалась, запаниковала. Струсила. Ты должен ненавидеть и презирать меня, Юго».

Она все время спрашивала: «Почему ты так терпелив и добр со мной?» Говорила: «Не люби меня, я этого не заслуживаю, я не стою твоей любви, я дурной человек». Она плакала, терзала себя, а в другие дни была самой веселой, забавной, потрясающей, самой чудесной женщиной на свете. Клер могла каждое мгновение превратить в праздник. Я ее любил, понимаете?.. — Юго сделал паузу и продолжил совсем другим голосом — так бывает, когда одного героя в пьесе играют два актера: — Я был пьяный и обдолбанный, ушел из паба, чтобы увидеться с Клер, пока остальные смотрят футбол. В ту ночь я рассказал ей о Круге… Сначала она не поверила, решила — это пьяный бред, но я в деталях описал смерть шофера, и тогда…

Глаза парня блеснули — так разгораются тлеющие под пеплом угли, так оживает дремлющий подо мхом в тундре огонь.

— И тут ее словно подменили. Прежняя Клер убеждала меня, что я должен писать, все время повторяла, что не встречала ученика талантливей. Она присылала мне двадцать сообщений в день, писала, что любит, что ничто нас не разлучит, что мы и в старости будем любить друг друга, как в первый день. В любви она умела быть покорной, как наложница, и властной, как королева. Она цитировала философов и поэтов, писавших о любви, играла на гитаре, сочиняла песни о нас, придумывала имена всем частям моего тела, как колонизатор, покоривший новые земли; она не боялась снова и снова — сто раз на дню — повторять «я тебя люблю…». И вдруг эта Клер исчезла. Перестала существовать… Ее место заняла другая, и эта другая смотрела на меня, как на чудовище, на врага. И она меня боялась.

Каждое произнесенное Юго слово ранило измученное сердце Серваса.

— Я был под кайфом, иначе не повел бы себя как полный идиот. Она хотела вызвать полицию, а я пытался ее переубедить, чтобы мои братья и сестры не оказались в тюрьме, они и без того достаточно настрадались. Я не знал, что еще придумать, пообещал, что уговорю их остановиться, что все кончено и больше никто не умрет, что она перед нами в долгу… Клер ничего не хотела слышать, вела себя как безумная. Мы кричали, я умолял, а потом услышал: «Между нами все кончено, я люблю другого». Она призналась, что без ума от этого депутата, что он, а не я — мужчина ее жизни. Меня это взбесило: я хотел ее защитить, а она собралась упечь меня за решетку и закрыть тему! Я не мог этого позволить. Они — моя семья… Ярость затуманила мне мозги. Какая женщина способна клясться мужчине всем самым дорогим в жизни, что будет верна ему до скончания времен, а потом взять да и заявить, что любит другого? Какая женщина может быть такой красивой и щедрой в любви, а через секунду превратиться в мерзкую гадину? Какая женщина способна так жестоко играть с людьми? Та самая, что струсила и бросила детей погибать… Она была красива, молода, беззаботна и думала только о себе. Я понял — Клер любит только себя. Все разговоры об угрызениях совести и чувстве вины были лажей. Она лгала, как дышала. Обманывала всех — и себя саму. В тот вечер я понял — она будет отравлять жизнь всем, кто с ней пересечется. Она не имела права… Я не мог позволить Клер действовать…