Ланарк: жизнь в четырех книгах - Аласдар Грэй

— Думаю, мы обходим какое-то открытое пространство, вроде зала.

Рима прошептала:

— Что же нам делать?

— Шагать прямиком к свету. Можешь застегнуть пальто?

— Нет.

— Нам нужно поскорее выбраться к теплу. Пошли. Пройдем посередине.

— А что, если… что, если там яма?

— Кто же строит пешеходный переход с ямой в середине? Бросай перила.

Они осторожно двинулись к светлому пятну, но тут Ланарк почувствовал, что скользит вниз, и с криком выпустил руку Римы. Он так сильно стукнулся головой и плечами о какую-то плотную, похожую на металл поверхность, что несколько секунд лежал на ней оглушенный. Но хуже боли от падения был обжигающий холод. Руки и лицо так хватило морозом, что у Ланарка из глаз брызнули слезы. Он простонал:

— Рима, прости меня, Рима… Прости. Ради бога, где ты?

— Здесь.

Ланарк стал ползать кругами на четвереньках, ощупывая почву, но тут его ладонь коснулась чьей-то ноги.

— Рима?..

— Да.

— На тебе тонкие сандалии, а ведь ты стоишь на льду. Прости, Рима, я завел тебя на замерзшее озеро.

— Пустяки.

Клацая зубами, Ланарк встал и начал осматриваться.

— Где свет?

— Не знаю.

— Я его не вижу… нигде не вижу. Нам нужно вернуться к перилам.

— Ты не сумеешь. Мы пропали. — Тело ее находилось рядом, но голос, низкий и глухой, доносился, казалось, откуда-то издалека. — Я ведьма. Так мне и надо, за то, что убила его…

Решив, что она тронулась умом, Ланарк мгновенно растерял все силы.

— О чем это ты, Рима?

Чуть помолчав, она заговорила:

— На сносях, в молчании и темноте, в адском холоде, ни ты, ни я не знаем дороги, ноги отваливаются, спина болит, — так мне и надо. Он лихачил, чтобы произвести на меня впечатление. Он меня хотел, знаешь ли, и вначале меня это забавляло. Потом он мне наскучил — такой тупой и самодовольный. Когда он нас высадил, я пожелала ему смерти, он несся как сумасшедший и попал в аварию. Ничего удивительного, что ты хочешь запереть меня в больнице. Я ведьма.

Поняв, что Рима отчаянно рыдает, Ланарк попытался ее обнять.

— Во-первых, цистерна, попавшая в аварию, не обязательно та самая. Во-вторых, если человек несется сломя голову, ему некого винить, кроме самого себя. И еще, я не намерен куда бы то ни было тебя запирать.

— Не прикасайся ко мне.

— Но я тебя люблю.

— Тогда обещай не оставлять меня, когда начнутся роды. Обещай, что не спихнешь меня кому-нибудь и не сбежишь.

— Обещаю. Не тревожься.

— Ты так говоришь только потому, что нам предстоит замерзнуть до смерти. А если мы отсюда выберемся, ты тут же спихнешь меня шайке треклятых санитарок.

— Ничего подобного! Не спихну!

— Ты так говоришь сейчас, но когда начнутся настоящие мучения, сбежишь как миленький. Не выдержишь.

— Почему не выдержу? Это ведь будут твои мучения, а не мои.

Она взвизгнула:

— А ты и рад! Ты и рад! Радуется, мерзавец!

Ланарк крикнул:

— Что я ни скажу, во всем ты видишь доказательство, что я мерзавец!

— А ты и есть мерзавец! С тобой я не буду счастлива. Ты должен быть мерзавцем!

Ланарк молчал; грудь его вздымалась. Утешительные слова не шли ему на ум: он знал, что все они будут повернуты против него. Он поднял было руку, чтобы ударить Риму, но она была беременна; повернулся, чтобы убежать, но она нуждалась в нем. Тогда он опустился на четвереньки и издал вопль, который перешел в звериный рык, а затем в вой.

— Этим ты меня не напугаешь, — услышал он ее холодный негромкий голос.

Он завопил снова, и кто-то откликнулся вдалеке:

— Иду! Иду!

С трудом переводя дыхание, Ланарк встал. Ладони и колени у него застыли. Надо льдом плыл, приближаясь, огонек. Чей-то голос произнес:

— Простите, опоздал.

Когда огонек приблизился, стало видно, что его несет черная фигура, голову которой отделяла от плеч белая полоска. Наконец перед ними предстал священник. На вид он был среднего возраста, но с моложавым лицом, гладким и энергичным. Подняв фонарь, он стал вглядываться скорее не в лицо Ланарка, а в отметку у него на лбу. У него самого на лбу была такая же отметина.

— Ланарк, если не ошибаюсь? Отлично. Я Ритчи-Смоллет.

Они обменялись рукопожатием. Священник опустил взгляд на Риму, которая присела на корточки, устало обхватив руками живот.

— А это, значит, ваша супруга.

— Супруга, — огрызнулась Рима.

— Она устала и немного нездорова. Собственно, ей совсем скоро рожать.

Лицо священника расплылось в восторженной улыбке.

— Великолепно. Просто замечательно. Мы должны поместить ее в больницу.

Рима отчаянно выкрикнула:

— Нет!

— Она не хочет в больницу, — объяснил Ланарк.

— Нужно ее уговорить.

— По мне, пусть делает как ей вздумается.

Священник переступил с ноги на ногу и произнес:

— Здесь довольно холодно. Не пора ли нам выбираться на поверхность?

Ланарк помог Риме встать, и они двинулись вслед за Ритчи-Смоллетом по черному льду.

В пещере трудно было что-либо разглядеть, виден был только потолок, в футе или двух над их головами. Ритчи-Смоллет заметил:

— Трудолюбия этим викторианцам было не занимать. Когда участок наверху заполнился, они вырыли здесь пещеру, которая служила склепом. В следующем веке ее больше использовали пешеходы, да и теперь это удивительно удобный кратчайший путь… Пожалуйста, спрашивайте меня, о чем хотите.

— Кто вы?

— Христианин. Или стараюсь быть таковым. Наверное, вы спросите, к какой именно церкви я принадлежу, но, мне кажется, разве дело в вероисповедании? У Христа, Будды, Амона-Ра и Конфуция очень много общего. Собственно, я пресвитерианин, но работаю с верующими любых континентов и конфессий.

Ланарк слишком устал, чтобы разговаривать. Под ногами у них был уже не лед, а плиты наклонного сводчатого прохода. Ритчи-Смоллет добавил:

— Но только я против человеческих жертвоприношений, если они не добровольные, как в случае с Христом. Путешествие прошло хорошо?

— Нет.

— Ничего. Зато вы здоровы духом и телом и можете не сомневаться в сердечном приеме. Вам, конечно, предложат пост в комитете. На этом настаивал Сладден, и я тоже был за. Я уже давно не сталкивался с институтом и советом — в мои времена обстановка была не такая напряженная. Мы очень порадовались, когда узнали, что вы решили к нам присоединиться.