Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс

— Стивен Проктор перемещался во времени? — произнес Мэтью с нарочитой невозмутимостью — он часто говорил так, когда речь заходила о магии.

— Да, каждый год — обычно после декабрьской антропологической конференции.

— Смотрите, на обороте письма что-то есть, — углядела Эм.

Мэтью перевернул последний листок.

— Точно. Я не заметил сразу, потому что спешил вынести тебя из дому до начала потопа. Но писала это не твоя мать — почерк другой.

Написанный карандашом постскриптум изобиловал завитушками и острыми пиками.

Запомни эти слова, Диана: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — это ощущение тайны. Оно лежит в основе всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то, во всяком случае, слепым».

Я уже где-то видела этот почерк, но никак не могла вспомнить где.

— Кто мог приписать эйнштейновскую цитату на обороте маминого письма? — Я повернула текст к Саре и Эм.

— Не иначе как твой отец. Он брал уроки каллиграфии, а Ребекка над ним за это подсмеивалась. Потому почерк и кажется таким старомодным.

Вот именно. Так писали бодлианские каталогизаторы викторианских времен. Я присмотрелась и потрясла головой.

— Нет-нет. Не мог отец служить в Бодли в девятнадцатом веке. Подзаголовок «Ашмола-782» написан кем угодно, но только не им.

Однако путешествовал же он во времени… и слова Эйнштейна предназначались непосредственно мне. Я бросила листок на стол, охватила руками голову.

Мэтью жестом остановил выражающую нетерпение Сару. Как только в голове немного прояснилось, я сообщила:

— На первом листе «Ашмола-782» имелись две надписи. Одну, чернильную, сделал Элиас Ашмол: «Антропология, или описание двух начал Человека». Ниже кто-то другой карандашом приписал «анатомического и психического».

— Эта надпись была сделана много позже, — констатировал Мэтью. — Во времена Ашмола термины «психика» и «психический» еще не употреблялись.

— Я думала, что она появилась в девятнадцатом веке… но похоже, что это действительно работа отца.

— Потрогай эти слова, — прервала долгое молчание Сара. — Вдруг еще что-нибудь узнаешь.

Я послушалась и тут же увидела папу в сюртуке с широкими лацканами и в черном шейном платке. На столе, за которым он работал, высились стопки книг. Эту картинку сменила другая: папа в вельветовом пиджаке сидит в своем кабинете у нас дома и что-то пишет карандашом № 2, а мама заглядывает через его плечо и плачет.

— Да, это он. — Я отняла от бумаги дрожащие пальцы, и Мэтью тут же завладел ими.

— На сегодня ты проявила достаточно храбрости, ma lionne.

— Если твой отец не вырывал этот рисунок из рукописи, то что он делал в библиотеке? — спросила Эм.

— Стивен Проктор заколдовал «Ашмол-782» так, чтобы никто, кроме его дочери, не мог взять манускрипт из хранилища, — уверенно предположил Мэтью.

— Вот почему его чары «узнали» меня. Но отчего же тогда я не смогла взять книгу во второй раз?

— Оттого, что необходимости не было. Ты, конечно, хотела ее получить, но это еще не дает результата. Твою магию заколдовали так, чтобы никто не мог вызвать ее насильно — точно так же заколдован и манускрипт.

— Заказывая «Ашмол-782» в первый раз, я хотела всего лишь поставить галочку в моем списке. Не верится, что столь невинное намерение породило такую реакцию.

— Твои родители не могли предвидеть всего — например, того, что темой твоих исследований станет алхимия и ты будешь регулярно работать в Бодли. Ребекка тоже владела тайной путешествий во времени?

— Нет, — сказала Сара. — Такой дар — большая редкость, и большинство путешественников умеют также хорошо колдовать. Без нужных чар ты, несмотря на всю свою силу, рискуешь оказаться совсем не там, где хотел.

— Да, — сухо подтвердил Мэтью, — нежелательных времен, а также и мест я мог бы перечислить немало.

— Ребекка иногда отправлялась со Стивеном, но ему приходилось ее нести. Помнишь, Эм, как ему вздумалось повальсировать с ней в Вене? И он целый год решал, какую шляпку она наденет.

— Чтобы не заблудиться в прошлом, нужны три предмета, относящихся к тому месту и времени, — добавила Эм. — А вот при переносе в будущее чародей полагается только на колдовство.

— При чем тут единорог? — снова вернулась к рисунку Сара.

— Забудь о единороге, — нетерпеливо бросила я. — Неужели папа хотел, чтобы я отправилась в прошлое и стащила рукопись до того, как она была заколдована? А если бы я случайно наткнулась на Мэтью? Это здорово бы порушило пространственно-временной континуум.

— Не все можно объяснить теорией относительности, — пренебрежительно молвила Сара.

— Стивен говорил, что по времени передвигаешься как по железной дороге, — вспомнила Эм. — Сходишь с одного поезда, дожидаешься следующего. Отправляешься из пункта «здесь и сейчас» и ждешь, когда освободится место где-то еще.

— Похоже на то, как меняют свои жизни вампиры, — сказал Мэтью. — Мы инсценируем смерть, исчезновение, переезд и занимаем место кого-то другого. Вы удивились бы, зная, как легко сменить дом, семью и работу.

— Но должен же кто-то заметить, что его сосед Джон Смит стал выглядеть совсем по-другому, — усомнилась я.

— А вот это самое удивительное. Если выбрать правильно, никто и слова не скажет. Несколько лет в Святой Земле, тяжелая болезнь, угроза потери наследства — и ни у людей, ни у иных вопросов не возникает.

— Так или иначе, я для путешествий во времени не гожусь. В анализе ДНК на этот счет ничего не сказано.

— Еще как годишься. Занимаешься этим с самого детства, — надменно заверила Сара, гордясь, что посрамила науку. — В первый раз это с тобой случилось в три года. Родители перепугались до смерти, полицию вызвали — целое представление. А четыре часа спустя ты как ни в чем не бывало сидела на своем стульчике и ела свой именинный торт. Проголодалась, наверно, вот и вернулась. Так что твои последующие исчезновения нас уже не пугали, а исчезала ты постоянно.

Маленький ребенок, самостоятельно бродящий по времени, вызвал у меня легкий шок — но сообразив, что все загадки истории теперь в моей власти, я значительно просветлела.

Мэтью уже подумал об этом и ждал, когда дойдет до меня.

— Что бы там ни замышлял твой отец, в 1859-й я тебя не пущу, — заявил он, развернув меня на стуле лицом к себе. — С такой категорией, как время, фокусничать нельзя, понятно?

Несмотря на все мои заверения, что у меня ничего такого и в мыслях нет, глаз с меня больше не спускали. Вся троица выделывала фигуры не хуже, чем бродвейский кордебалет. Эм пошла со мной наверх посмотреть, есть ли чистые полотенца, хотя я прекрасно знала, что бельевой шкаф находится вовсе не там. Мэтью, когда я вышла из ванной, лежал на кровати и будто бы куда-то звонил. Отправляясь вниз приготовить себе еще чаю, я уже знала, что Сара и Эм несут вахту в семейной.