Великая русская революция. 1905-1922 - Дмитрий Лысков

И об этом же Ленин говорил в известном «Письме к американским рабочим»: «Английские буржуа забыли свой 1649, французы свой 1793 год. Террор был справедлив и законен, когда он применялся буржуазией в ее пользу против феодалов. Террор стал чудовищен и преступен, когда его дерзнули применять рабочие и беднейшие крестьяне против буржуазии!»[807]

Все великие революции мира порождали гражданскую войну и ее следствие — террор. Робеспьер говорил: «Когда кризис вызван именно бессилием законов, можно ли определять с уголовным кодексом в руках, какие требуются меры для общественной безопасности?»[808]

В России террористические методы борьбы восходили к народовольцам, а самой массовой партией вплоть до 1918 года являлась эсеровская, чей революционный террор стоил жизни около 17 тысяч человек только с 1901 по 1911 годы[809]. Ленин, полемизируя в 1901 году с социалистами-революционерами, не ставил под сомнение саму возможность использования террора в революции. Он подвергал критике стратегию и тактику, принятую в ПСР: «Нам говорят уже, что «исторический момент» выдвинул перед нашей партией «совершенно новый» вопрос — о терроре… Вопрос о терроре совершенно не новый… Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это — одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела именно в том, что террор выдвигается в настоящее время отнюдь не как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы, а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единичного нападения»[810].

Не правы те, кто сегодня, в ответ на волну очернительства, порождают новую мифологию: «Ленин был принципиальным противником террора». Это совершенно лишние домыслы, противоречащие фактам. История не нуждается в оправдании, она нуждается в изучении и понимании.

Ленин был революционером и он не был противником террора. Другой вопрос, что он никогда не превращал террор в самоцель, в главный аргумент революционной борьбы. В этом принципиальное его расхождение с эсерами еще с 1901 года. Для Ленина террор — одно из возможных действий, исключительное, вынужденное обстоятельствами войны. Лидер РСДРП(б) предупреждал: «Террор никогда не может стать заурядным военным действием: в лучшем случае он пригоден лишь как один из приемов решительного штурма»[811].

При этом сама возможность применения террора менялась от состояния революции к ее завершению, к взятию власти. Марксистская теория государства подсказывала, что после победы пролетариата от власти не потребуется таких мер насилия и принуждения, как ранее, в дореволюционный период.

О государстве Ленин писал: «Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы»[812]. Но в случае победы революции власть перейдет к классу, составляющему подавляющее большинство. И если в момент взятия власти ему может потребоваться решительный штурм, и террор как один из его приемов, то в дальнейшем, — для контроля над свергнутым меньшинством, лишенным рычагов власти, — не потребуется даже и полиции. Вполне достаточно будет общественного наблюдения. Государство как инструмент классового подавления начнет отмирать.

В России в Октябре к власти быстро и относительно бескровно пришел пролетариат в союзе с крестьянством. И это порождало оптимистические и даже идеалистические надежды. В полном соответствии с теорией, Советы просто отпускали своих противников — на поруки, под честное слово и т. д. Объявленных врагами народа чиновников-саботажников наказывали всеобщим бойкотом, а кадетскую партию брали под общественное наблюдение — под контроль местных Советов.

Через несколько недель после Октября Ленин говорил: «Нас упрекают, что мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»[813].

Избавляться от иллюзий пришлось долго и мучительно. После ярославского мятежа «Правда» писала: «Когда мы победили в октябрьские дни восставших белогвардейцев, мы великодушно отпускали тысячи юнкеров и офицеров на все четыре стороны, как только стихала острота непосредственных боевых столкновений. Мы судили Пуришкевича и его соучастников по офицерско-юнкерским мятежам, и Пуришкевич остался цел и невредим. Он даже на свободе сейчас… Краснов, тоже помилованный великодушными победителями, платит сейчас свинцом… Никакой пощады белогвардейцам! Помните, что сказал V Всероссийский съезд советов: «Массовым террором против буржуазии должна ответить советская Россия на все преступления врагов народа»[814].

Деклараций, подобных принятой V съездом, угроз и «последних предупреждений» с самого Октября звучало множество. Практика была иной. В этой связи Ленин в июне 1918 года, после убийства Володарского, в сердцах телеграфировал: «Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не‑воз‑мож‑но! Террористы будут считать нас тряпками…»[815]