Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Пожалуйста… – хрипло произнесла Агнесс. – Что мне делать? Встать на колени? Что мне делать? Я сделаю все, только, пожалуйста… пощади.

Отец Сильвикола, склонив голову набок, окинул ее пристальным взглядом. Агнесс подхватила юбки и приготовилась опуститься перед ним на колени. Ее сердце колотилось так неистово, что с каждым ударом тени на краю ее поля зрения вздрагивали, и ей казалось, что она слышит другой стук, словно идущий от чужого могущественного сердца, стук, подбивающий человека поддаться его ритму и подняться на волнах его колебаний. Она с ужасом поняла, что физически ощущает ненависть, стягивающую ее плоть. Она хотела согнуть пальцы и вырвать внутренности из теплого подрагивающего тела – но не из тела отца Сильвиколы, а из тела неизвестного, много сотен лет назад написавшего книгу, из-за которой ей сегодня, стоя на коленях в грязи проселочной дороги, приходится умолять сохранить жизнь членам ее семьи…

– Прекрати! – резко приказал ей отец Сильвикола. – Или ты считаешь меня подобным себе?

Послышался грохот колес, перемежающийся стуком копыт. Это были очередные солдаты с крестьянской телегой, по которой было видно, что еще осенью на ней перевозили сено и навоз. Вознице приходилось стоять, так как козлы на повозке отсутствовали; он был крестьянином и дрожал от страха. Только теперь Агнесс заметила, что виселица находится на перекрестке: здесь сходились четыре дороги. Отец Сильвикола поздоровался с солдатами, приехавшими на телеге, кивком головы. Они явно отличались от тех, кто сопровождал их до сих пор: хорошо одетые, сытые и обладающие тяжелым взглядом, свойственным тем людям, для которых война давно уже стала единственным содержанием жизни и которые потому все еще оставались в живых, что научились быть более быстрыми, жестокими и безжалостными, чем их враги. Даже солдаты, пришедшие сюда из самого Вюрцбурга, – им на оживленной рыночной площади никто и старого яблока не доверил бы – смотрели на новоприбывших с подозрением.

Андреаса, Карину и Лидию безо всякого шума отвели к телеге и заставили забраться на нее. Крестьянин начал умолять отпустить его, утверждая, что он вовсе не претендует на свою телегу и охотно оставит ее здесь. Он умолк, как только один из новоприбывших солдат положил руку на рукоять седельного пистолета и наградил его мрачным взглядом. Постепенно онемение стало отпускать Агнесс, и в ее разум проникло понимание того, что Андреаса и его семью не застрелят посреди дороги. Какой абсурд: первое, что она почувствовала по отношению к отцу Сильвиколе после этого поворота событий, это благодарность. Но затем пришло и другое понимание – понимание того, что сейчас их разделят.

– Мама? – спросил Андреас, и затем, повернувшись к отцу Сильвиколе: – Что ты хочешь с ней сделать?

Отец Сильвикола проигнорировал его. Он вскочил на одну из лошадей, которых солдаты вели в поводу. Затем указал на карету, в которой они путешествовали из самого Вюрцбурга.

– Залезай, – приказал он Агнесс.

– Что все это значит? – воскликнул Андреас. – Я требую, чтобы моя мать осталась с нами!

Агнесс встретилась с иезуитом взглядом. Она видела, как на его губах появилась улыбка, которая расползалась по мере того, как ее собственное лицо покрывалось бледностью.

– Куда мы едем? – спросила она, хотя и знала ответ.

Отец Сильвикола одернул плащ и схватил поводья. Солдаты из Вюрцбурга подошли к телеге и залезли на нее. Андреас и его семья придвинулись друг к другу.

Агнесс снова обдало холодом, когда она заметила, как один солдат осклабился на Лидию. Девочка прижалась к матери. Солдат протянул руку и ущипнул Карину за щеку. Андреас вскочил и застыл, увидев ружье, нацеленное на него. Стало ясно, что произошла смена караула: мужчины, до сих пор сопровождавшие их, продолжат путешествие на телеге с семьей Андреаса; ЧТО касается ее, Агнесс, то теперь она одна будет наслаждаться обществом элитных солдат и отца Сильвиколы.

– Твой сын с семьей поедут к генералу Кёнигсмарку, – заявил отец Сильвикола. – У него для них есть задание.

– Этому дьяволу я даже руки не подам! – закричал Андреас.

– Ты еще обрадуешься, если подвернется возможность попросить его о чем-нибудь, – возразил иезуит.

– Ни за что!

Отец Сильвикола пожал плечами. Андреас уставился сначала на него, а затем и на Агнесс. Сердце Агнесс болезненно сжалось, когда она увидела беспомощное, разочарованное мальчишеское лицо под защитным слоем жира взрослого человека. Назойливый солдат снова ухмыльнулся и пропустил сквозь пальцы прядь волос Лидии.

Андреас попытался поймать взгляд отца Сильвиколы. Агнесс снова почувствовала укол боли, когда увидела, как на его лице появляется понимание. Так просто заставить человека просить, пусть даже и его самого заклятого врага…

– Пусть оставит ее в покое! – каркнул он в конце концов.

Отец Сильвикола воздержался от улыбки. Он лишь бросил взгляд на солдата, и тот уселся поудобнее. Тем временем Андреас, Карина и Лидия жались друг к другу на краешке телеги. Лидия побелела от страха. Один из солдат ударил крестьянина, и тот развернул телегу, выводя ее на дорогу, по которой они прибыли. Андреас чуть не вывихнул шею, пытаясь бросить последний взгляд на свою мать. Агнесс старалась преодолеть душащий ее страх.

– Залезай! – приказал отец Сильвикола.

Она вернулась в карету. Бежать некуда. Что бы она ни придумала, отец Сильвикола всегда оказывался на шаг впереди нее.

Карета покатилась по дороге, ведущей на восток, окруженная со всех сторон элитными солдатами. Что же касается Агнесс, то она ехала назад, в прошлое, навстречу тому дню, семьдесят шесть лет назад, когда кровь десяти невинных женщин и детей пробудила библию дьявола от ее многовекового сна; тому дню, когда ее мать упала под ударами топора сумасшедшего и, умирая, произвела на свет ребенка.

– Должен-сказать, – отрывисто прокричал Мельхиор, подчиняясь навязанному быстрым галопом ритму, – я-бы-и-не-подумал-что-какой-то-монашек-однажды-покажет-мне-как-нужно-ездить-верхом!

– У-меня-был-хороший-учитель! – передразнил его Вацлав.

– И кто же?

Вацлав натянул поводья, его лошадь сбавила темп и постепенно перешла на рысь. Он больше всего ненавидел именно этот неровный аллюр – едва человек начинал считать, что разгадал его ритм и приспособился к нему, как тот нарушался, причем чаще всего именно тогда, когда самое чувствительное место израненного седалища опускалось на седло и получало снизу удар, сравнимый с хорошим пинком. Создавшееся у Мельхиора впечатление, что Вацлав намного лучше его обращается с лошадью, не имело ничего общего с действительностью. После сообщения, которое принес ему Мельхиор, он удержался бы и на спине дракона, летящего сквозь ад. Тем не менее он радовался, что теперь они продвигались вперед несколько медленнее. Он чувствовал, как пот тонкими ручейками стекает под его черной рясой. Резкий январский ветер впивался в его разгоряченное лицо. Он рывком вернул на голову капюшон, который слетел от бешеной скачки, и тут заметил широкую улыбку Мельхиора.