Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Спас ситуацию укоренившийся консерватизм Эдинбурга, как говорили некоторые. На самом деле, из XXI столетия видно, что ретроградами выступали как раз градостроители, а те, кто протестовал против их планов, были людьми передовыми. Так или иначе, общественность отвергла идеи Бьюкенена.[427]

Это ключевые эпизоды в истории современного Эдинбурга. Они затронули и политическую жизнь. Городской совет продемонстрировал неспособность примирить историю и вызовы современности. Реакционные прогрессисты и динозавры-лейбористы одинаково погрязли в планах, что сулили разрушение города. В итоге те и другие столкнулись с мятежом в своих рядах. Споры вокруг устройства Эдинбурга фактически привели к устранению прогрессистов, поскольку партия консерваторов решила, что настала пора вступить в соперничество с лейбористами на местных выборах, и выдвинула грамотно составленную программу, которая тут же привлекла избирателей. А в рядах лейбористов былых лидеров постепенно теснили молодые «волки», которые вряд ли благоговели перед градостроителями и были ближе к консерваторам по своему отношению к прожектерским идеям. В результате городской совет окончательно утратил поддержку горожан. Последовали кардинальные изменения в политике, отныне задачей провозгласили спасать и восстанавливать, а не уничтожать или переделывать. И, наверное, именно от этой исторической развилки мы должны отсчитывать начало новой политической нестабильности, которая связана с тем, что сегодня никакая партия не имеет гарантированных депутатских мест от Эдинбурга в парламенте. Старые споры, впрочем, возобновляются в новых обличьях. Город продолжает дебатировать по поводу способов доставки жителей в сохраненный городской центр и обратно, к счастью, не выказывая стремления избавить их от подобных сложностей, попросту разрушив этот центр. И по сей день налицо конфликт между планами градостроителей и предпочтениями горожан.

* * *

Прежде чем закончился его недолгий расцвет, городское градостроительство успело учинить парочку катастроф, просто с целью показать, как мог бы выглядеть город, реализуйся все планы. Площадь Сент-Джеймс-сквер (1773) отмечала восточную границу первого Нового города, состояла из домов, всегда мрачных на вид, а к тому времени изрядно обветшавших, хотя стояли они на одном из прекраснейших городских земельных участков в Европе. На взгляд прогрессистов этот земельный участок годился исключительно под магазины. Жилые дома на Сент-Джеймс-сквер пошли на снос, и на их месте вырос Сент-Джеймс-центр, превративший симпатичный район в подобие неряшливого рынка. В этом надругательстве над городом приняли участие как местное, так и центральное правительство. Можно упомянуть и Новый Сент-Эндрю-хаус, предназначенный свести воедино разрозненные отделы министерства по делам Шотландии в шестиэтажном семиугольнике — к тому же сплошь бетонный, по-видимому, в качестве преднамеренного оскорбления городу, выстроенному из камня. Как бы подчеркивая оскорбительное высокомерие властей, эта махина выросла до восьми этажей, вознесясь над куполом Реджистер-хауса и особняком сэра Лоуренса Дандаса на Сент-Эндрю-сквер, причем именно в тех местах, откуда они видны лучше всего. Позже Новый Сент-Эндрю-хаус окажется заброшенным, ибо выяснится, что в нем полным-полно асбеста. Сейчас, когда пишутся эти строки, есть неплохие шансы, что его и Сент-Джеймс-центр все-таки снесут.[428]

Другой жертвой градостроителей стала площадь Джордж-сквер (1766), на юге Старого города. Ее архитектуру едва ли можно назвать выдающейся, но в историческом городе, не превратившемся в город-музей, должно найтись место для не только для монументального, но и для посредственного. Эта площадь образовывала тихий островок посреди суетливого квартала. Ее судьбу решила близость к университету, который приобретал недвижимость вокруг, а потом намеренно пренебрегал покупками, лелея мечты о новых стройках. Лишь по этой причине консерваторам удалось выиграть бой.

Защитники города враждовали и с закоренелым бюрократом сэром Эдуардом Эпплтоном, ректором университета, — «английским филистером», по словам Николаса Фэйрбэрна. В самом деле, множество документов, оставшихся после Эпплтона, показывают, что его интересовали сугубо предмет собственных занятий, зоология и управление университетом. Выпускники пытались протестовать против планов сноса окрестных кварталов, но сэр Эдуард грубо отмахнулся от всех протестов и предложений, отличных от его собственных — как от «совершенно неприемлемых для любого, кто понимает принципы работы современного университета» (очевидно, к последним он причислял только себя самого). Несогласные ставили настоящее и будущее университета в зависимость от сохранения двух террас по соседству. По контрасту новая застройка должна была создать «современный университет, размещающийся в комплексе четырехугольных зданий различной формы и величины, с разумным уединением и стимулирующих интерес студентов — в самом сердце Эдинбурга!» Университет, по мнению Эпплтона, действовал отнюдь не эгоистично: «Он придерживается выбора, так как видит в нем потенциал возникновения, не самого по себе, но ради Эдинбурга и Шотландии в целом, академического центра, единственного в своем роде, при гражданском университете». Снос достоин сожаления, но «настоящую привлекательность и качество площади перевешивает уникальная возможность воздвигнуть нечто прекрасное в наше время и предложить Эдинбургу будущее, достойное былых достижений свободного и интегрированного в город университета». В итоге же никто теперь не гуляет в этих местах по окончании занятий. Учебные корпуса ныне перенесли в пригороды. Студенты разбредаются по барам и кафе на близлежащих улицах. И сегодня взгляду открывается унылая череда бетонных зданий, олицетворяющих предел падения британской архитектуры.[429]

Это не выглядит случайным совпадением (хотя наверняка так и есть), но приблизительно в те же годы университет отказался от роли городского колледжа, основную массу студентов которого составляют молодые люди из Эдинбурга, получающие широкое образование, основанное на этической философии славных былых времен. Конечно, университет развивался, да и сама традиция, надо признать, несколько одряхлела. Но, по крайней мере, Эдинбургский и другие шотландские университеты сполна пользовались добрыми отношениями с правительством, обеспечивавшими известную автономию: этими отношениями заведовала комиссия Тайного совета, следовательно, они отличались от официальной политики, проводимой в английских университетах. В 1970 году все отменили. Все масштабные университетские исследования в Соединенном Королевстве передали в ведение нового министерство образования и науки. Снова централизация по-лондонски означала англицизацию Шотландии. В Эдинбурге, например, шотландская философия исчезла из курса обучения, ее заменил оксбриджская аналитическая философия (несмотря на причитания Джорджа Дэви). На некоторое время Эдинбург, некогда оплот шотландского Просвещения, словно забыл о своих корнях, пока несколько энтузиастов не добились все же разрешения воскресить прошлое. Увы, лишь школа права на самом деле возродила старинную ученость под началом Т. Б. Смита, последователя наиболее патриотического судьи минувшего столетия, лорда Купера; прочие не преуспели.[430] В целом же два десятилетия физического и интеллектуального вандализма, которому предавался университет, не прошли для учебного заведения бесследно: отношения с городом испортились и налаживаться не спешат.