Тринадцать подвигов Шишкина - Олег Петров

– Свинские… Вонь одна. Да у меня, можно сказать, жизнь только налаживаться начала! – подбоченилась дочь.

– Но сказывай, кто на энтот раз тебя налаживат? – хмыкнула мать.

Маруська опустилась на стул и полузакрыла глаза, шумно задышав.

– Толик… Золотарь…

– Погодь, – встрепенулась Сидориха. – Говночист, што ли?!

– Ты чо несёшь, старая! – чуть не сковырнулась со стула Маруська. – По золоту он работает, на приисках.

– В наше время так говночистов-говновозов кликали! – отрезала Сидориха. – А по золоту – это старатели или ишшо говорят – золотарники… Уж чаво-чаво, а энтой публики у нас в округи хватало!

– У нас? – скривилась Маруська. Она с кряхтеньем нагнулась и вжикнула «молнией» на одном сапоге, потом на другом. Скинула их и довольно пошевелила пальцами, обтянутыми капроном колготок.

– У нас! Ты чо, думашь, у нас тут ничево нет? И золото мыли, и, вона, щас эти… как их… геологи снова чево-то надыбали. За реку-то так ихние машины и шныряют, и шныряют! Там, говорят, – округлила глаза Сидориха, – чево-то такое нашли! Ба-аль-шой госу-дар-ствен-ный сик-рет! От оно как!

– Ой, господи… – сморщилась дочь. – Да дребедень очередную! Кабы чего стоящее – всё бы уже на ушах стояло!

– Говорю тебе: сик-рет!! Вот и тады, до войны, така ж песня была – с золотом. Вверху по Алейке его мыли. И не тока по речке. Там ишшо и шахты в земле долбили… О-хо-хо… Из-за этого золота больша беда тады приключилася…

– Чо, завалило кого в шахте? – зевая, лениво спросила Маруська.

– Тако, говорят, тоже бывало, но тот случа́й…

– Но-ка, но-ка?

– Нока делает сорока! Кады наши-то прознали про золото, тож хлынули туды с лопатами и лотков намастрячили. Но… Так вот, был у нас кузнец… Тимоха Зуев. Откель в селе взялся – никто не ведат. Чёрный, здоровущий, страшенный! Нам уж, бабам, по тридцатке стукнуло, а кузню стороной обходили – стра-ашно!! Но… И вот ему-то самый фарт и пошёл! С цыгана́ми завсегда так – всё имя в руки ийдёт! Тимоха тож в лесе молчком ковырялся, да и наковырял, видать, изрядно. Цельное ведро!

– Мамка! Ты каво сочиняешь! Ведро! Да столько целый прииск за месяц не нароет! Толик мне сказывал…

– Чево тебе твой Толик там в ухи заливат, али ишшо куды – того я не ведаю и ведать не хочу! – строго сказала Сидориха. – А я говорю, што слыхивала тады! А чево-то и видывала! И вот это ведро… нет, ведра, чево не видела – таво не видывала! – но ведро было! И Тимоха ево от дурного глаза и лихих людёв запрятать решил. И как запрятал-то! На самом видном месте! Кто ж дотумкает! Но…

– «Но… но…» – недовольно протянула Маруська. – Слушать тебя невозможно! Что кота за хвост тянешь. Ну, и куда он золото спрятал?

– В кузне в углу высыпал! Среди мелкого углю!

– Ха-ха-ха! – затряслась Маруська. – Но насмешила!

– Чево-о?

– Ведро самородков? Среди мелкого угля? Ну и горазда ты стала, мамка, привирать! Ты себя-то слышишь?

– Я-то слышу! А вот тебе твой золотарь, видать, полны уши наложил! Тимоха-то энтот не просто нарыто́е ссыпал, он кажный камешек чёрной краской обмазал! Уголья да уголья!

– И чего в твоей истории такого? – оглушительно зевнула Маруська и перебралась со стула на кровать, блаженно вытянув полные ноги поверх лоскутного одеяла. – Господи, у вас в деревне любой пук – событие. Тимо-о-о-ха с ведро-ом… – снова зевнула во весь рот Маруська. – Со-о-бытие…

– Событиё, как ты выражашся, было опосля! В милицию соопчили, што народ-то самолично золото в лесе копат и в речке лотками полошшэт. Милицанеров понаехало! У одного камушек жёлтенький отобрали, у другова песку полкисета надыбали. И, конешно, самих этих бедолаг сердешных следом в район утартали… О-хо-хо…

– Вот ты, мамка, завсегда так. Обязательно настроение испоганишь!

– А-а-а! – затрясла узловатым указательным пальцем Сидориха. – Хахаль-то твой, видать, тот ещё хрукт! Из жулья, стало быть… Ох, доиграисся ты, Маруська! Но историю-то будешь дослухивать?

– А ты ещё не закончила? – похрапывая, буркнула Маруська. – Ну, да-а-вай…

– Вот я и говорю… Но… Нашли ишшо у кого-то там милицанеры золотишко, и тожа мужичка с его сокровищем – в район. Тут наше страшилище и струхнуло. Слух-то про евошнюю удачливость одно кругом полз. Это ишшо как удачливо выпало, што к нему первому органы не заявилися! Собрал тады Тимоха энтот своё ведро и закопал камешки, как картоху. За кузней, по всей заокраине своей! Да вот в кузне собрал-то не всё! Так браво своё самородочье золото краской-то обмазал – сам от угольев не отличил! Вот тут-то милицанеры и нагрянули! Сдавай, мол, Тимоха, незаконно у государства отнятое…

– А чо… он у кого-о… ммм-хрр… о-о-тнял? – промычала почти заснувшая Маруська. – Н-не гра-а-а-а-бил… хрр… не украл…

– Дура ты, Маруська, как есть дура! – хлопнула ладонью по столу Сидориха, что заставило дочурку встрепенуться. – Всё золото в нашей стране – го-су-дар-ствен-ное! Аль тебе твой Толик не сказывал?

– Ему некогда со мной дурацкие разговоры разговаривать… – Кошкой потянулась на одеяле Маруська и непроизвольно, но так красноречиво огладила пухлые бёдра, что Сидориха сплюнула в сердцах.

– Ну, дальше-то что было? – приоткрыла глаза дочь. – С Тимохой твоим… здоровущим… могучим… Вот уж, наверное, баб охаживал!..

– Одно у тебя на уме! Тьпфу!.. Была у него сожительница… Така ж, как ты… Што-то, видать, сболтнул он ея… Воопчем, навалилися на него милицанеры: сдавай, Тимоха, а иначе… «Так, а нету ничево», – Тимоха-то имя в ответку. «Не шути, – грозят милицанеры, – с властями!» А Тимоха рубаху на грудях рвёт! Но… И чо ты думашь? Смекалистый один милицанер попалси. «Но-ка, – говорит, – жги уголь!»

Сидориха тяжело вздохнула.

– А можа, подруга Тимохина чево шепнула органам, штоб от неё отстали. Но… Цельный божий день жгли – толку никакова! А под самую оконцовку… Охо-хо… Затрышала на однём уголье краска, пошла пузырями, и капля золотая – кап! Но… И увезли Тимоху… А потом и за егошней подругой-сожительницей приехали – кумекаешь, Маруська? – ея тоже увезли… И ни слуху об имя, ни духу с той поры…

– Ну как же «ни слуху ни духу»! – хмыкнула Маруська. – Вона ты какую повесть сочинила!

– Кабы сочинила – полбеды! Но опосля мужики весь огород Тимохин перерыли, за кузней копали-перекопали и цельну пригоршню нашли! Таво самово крашенного Тимохой самородочьего золота! Чуешь? А было-то – ведро! До сих пор тама прячутся Тимохины сокровища. Видать, не настала пора… Но…

– Щас лопату схвачу и туды полечу! – хохотнула Маруська.

– Ду-у-ра ты есть и ду-у-ра! – подытожила мать. – Золото, как грибы – кады само захотит, тады людя́м и покажется… Не про то я, не про то! Про золотаря твово. Чует моё сердце – сам под монастырь и тебя туда же утянет, как чёрт водяной в омут. Сердце моё вещат! Окстись, доча! Машка у тебя…