Иван Васильевич – грозный царь всея Руси - Валерий Евгеньевич Шамбаров

метнулись к врагу. Они рассказали, что в России уже два года свирепствуют эпидемии, междоусобные разборки, «многие люди вымерли, а иных многих людей Государь в опале своей побил, а достальные воинские люди и татарове все в Немцех, а Государя, де, чают в Серпухове с опришниною, а людей, де, с ним мало». Уговаривали идти на столицу, и Тишенков обещал показать удобные броды, проводить «через Оку и до Москвы» [623]. Девлет Гирей решился…

Царь и его полки ждали врага под Серпуховом и Коломной, где были самые удобные переправы. Разведку должны были вести передовой полк Михаила Темрюковича и Темкина-Ростовского, сторожевой полк Василия Яковлева. Но они своими обязанностями пренебрегли. Иван Грозный впоследствии сетовал: «Передо мной пошло семь воевод с многими людьми, и они мне о войске татарском знать не дали», «ко мне хотя бы двух татар привели, хотя бы мне только бич татарский принесли!» [624] Нет, воеводы себя не утруждали. Добиться точного выяснения, где же противник, не удосужились. Их разведка, пошарив в ближайших окрестностях, никого не нашла, и было доложено: татар нет. То есть, сигналы тревоги были ложные. Что ж, и такое случалось: хан узнал, что его готовы встретить, и повернул назад.

16 мая Иван Грозный оставил в войске часть опричной дружины под командованием князя Волынского, а сам отправился в Александровскую Слободу. Туда как раз свезли 2000 кандидаток в царские невесты. Как сообщает приписка в Никоновской летописи, он даже в Москву заезжать не стал, для этого не было причин — проследовал «из Броннича села мимо Москвы в Слободу, а к Москве не пошол» [623]. Вскоре враги царя изобразят это «бегством», но все было еще тихо! Даже смотрины прошли спокойно! Из представленных девушек Иван Васильевич выбрал дочь коломенского дворянина Марфу Собакину.

Хотя хана не обнаружили из-за того, что орда отклонилась значительно западнее. Переправилась через Оку в верховьях и появилась внезапно, с неожиданного направления. Отряд Волынского кинулся навстречу, стараясь задержать ее. Но опричников было всего 1–2 тыс. Лавина крымцев смела их, вышла на Серпуховской тракт, оставив русскую армию в тылу, и двинулись на Москву. А в столице войск не было! Известия об этом обрушились на царя как снег на голову. Он сделал единственное, что ему оставалось. В Москву бросил свой личный опричный конвой — больше под рукой ничего не было. Поручил командиру, князю Вороному-Волынскому организовывать оборону, вооружать кого можно. А сам выехал в Ростов и Ярославль, собирать местных дворян, отзывать полки с западных границ. Точно так же в подобных случаях поступали Дмитрий Донской или отец Ивана Васильевича. Татарам придется осаждать московские стены, а угроза, что подойдет государь с войсками, заставит их отступить.

Бельский тоже снял армию с позиций на Оке, погнал ее к Москве. Это был труднейший бросок, без привалов, без отдыха — успеть раньше врагов… И успели, хана опередили на день. Но Бельский, самое знатное лицо в России и председатель Боярской думы, был совсем не блестящим полководцем. Вместо того, чтобы дать сражение в поле, он ввел армию в город. А Москва с тех времен, когда мать Ивана Васильевича возводила новые стены, очень разрослась. Ее население перевалило за 100 тыс., посады и слободы выплеснулись далеко за пределы Кремля и Китай-города. Внешние укрепления были слабенькими — канавы, земляные насыпи, палисады. Большой полк занял оборону на Варламовской улице, полк Правой руки — на Якиманке. Лишь Воротынский расположил полк Левой руки на открытом месте, Таганском лугу, и Передовой полк встал на пустыре за Неглинкой.

24 мая хан подошел к городу, расположился в царской резиденции, в Коломенском. С ходу бросил свое воинство на приступ, но Бельский встретил его контратакой, «за Москву реку забил за болото». И тогда крымцы подожгли Москву. Стояла сушь, жара. Ветер быстро понес пламя. Организовывать борьбу с огнем оказалось некому, да и невозможно в неразберихе и тесноте — спасаясь от нашествия, в город набились жители со всех окрестностей. Возникла паника, массы людей ринулись к центру, в Кремль. Вскоре полыхала вся Москва. От жара рванули пороховые погреба, взлетели на воздух две башни — в Китай-городе и Кремле, обрушились участки стен. Люди сгорали, набивались в каменные церкви и задыхались от дыма, лезли в реку и погибали в давке, тонули. Задохнулся сам Бельский, спрятавшийся в погребе. Погиб комендант Москвы Вороной-Волынский, пытаясь собрать народ и противостоять пламени.

Но и многие татары, полезшие грабить, стали жертвами пожара. Существует предание, что остатки Москвы спасло заступничество святого Александра Невского — во Владимире было видение, как над храмом Рождества Пресвятой Богородицы, где покоились мощи князя, в облаке возносилось к небу подобие витязя [625]. А среди крымцев прошел слух, что приближается Иван Грозный со свежими войсками. Но Девлет Гирей и не рассчитывал на такой успех. Его орда шла грабить налегке, поэтому он предпочел нахватать побольше «ясыря» и повел воинство назад. Преследовать его и отбивать пленников кинулся один лишь Михаил Воротынский со своим полком. Передовой полк Михаила Темрюковича и Темкина тоже уцелел, но выступить в погоню они побоялись.

После гибели Бельского старшим по рангу среди воевод остался Мстиславский. Но ни он, ни другие начальники не принимали на себя командование. Ведь это означало принять и ответственность, отчитываться перед царем за случившееся… И ему даже не сразу доложили о сожжении Москвы! Он приехал 15 июня, и оказалось, что без него никто не удосужился начать ликвидацию последствий страшного пожара, хоронить погибших. Более-менее уцелел лишь Кремль, остальной город превратился в пепелище, был завален трупами, мертвые тела запрудили Москву-реку, три недели разлагались на жаре. Ивану Грозному пришлось наряжать «посоху» — мобилизовать по разнарядке крестьян для расчистки города и погребения. Иностранные источники называли разное количество жертв, вплоть до 800 тыс. Разумеется, эта цифра фантастическая. Девлет Гирей был более реалистичен. Хвастаясь перед Сигизмундом, он писал, что угнал 60 тыс. пленных и 60 тыс. русских погибло.

А к царю он прислал гонца с оскорбительным подарком — ножом. С намеком, что он может зарезаться. Передавал, что прислал бы коней, но они «утомились», вывозя добычу. Насмехался — я «искал тебя в Москве», а ты не захотел встретиться, сбежал. Хан назвал и условия примирения: «Жгу и пустошу твою землю единственно за Казань и Астрахань» — а богатства и деньги «вменяю в прах». Но Иван Грозный умел смирять себя. После чумы, голода, татарского нашествия положение было крайне тяжелым. Требовалась хотя бы передышка. Царь делал вид, будто не заметил насмешек и оскорблений. Татарским гонцам пояснял: «Мы