1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

Поручику Сергею Сухотину пора возвращаться в лейб-гвардии его императорского величества Преображенский полк — за новыми ранами и наградами.

Британский лейтенант Освальд Рейнер проследит за своим дружком Феликсом до самого его отъезда — и снова примется за работу в Зимнем дворце, приближая победу Антанты над немцами.

Что же касается этих двоих, поэта и его подружки, — Келл ещё в подвале держал небольшую речь.

— Милостивый государь! — сказал он Маяковскому. — Я не стану произносить монологов из плохой пьесы о том, что либо вы нам поможете, либо ваша девушка умрёт. К чему угрозы? Мы ведь джентльмены! Просто у вас нет выбора. Вам угрожаю не я, вам угрожает закон. Вы — участники убийства.

Маяковский боролся с приступами тошноты и не мог издать ни звука. Лиля собралась протестовать, но Келл властным жестом остановил её.

— Участники убийства, — жёстко повторил он. — Если начнётся полицейское расследование, мы все подтвердим, что Распутина убили вы. Сами понимаете, нам поверят. Наше слово против вашего. И доказать вы ничего не сможете.

— Но мы же скажем, что и вы — убийцы! — слабо возразила Лиля. — Вы все…

— Хорошо. Допустим, вы обвините в убийстве великого князя Дмитрия Павловича и князя Юсупова. Представьте себе последствия. Представили? Голубушка, кто они — и кто вы? Это во-первых. Во-вторых, что бы ни грозило этим джентльменам, вам обоим грозит пожизненная каторга… То есть грозила бы, когда бы не война. И когда бы не то, что убит любимец императорской семьи. А значит, наказанием будет смерть. Короткое следствие, скорый суд — и вас повесят. Знаете, как вешают людей? Разденут догола, облапают и велят надеть грубую рубаху без ворота. Вам будет мерзко к ней даже прикасаться, но палачам всё равно — рубаха ведь на один раз. Вы наденете её, иначе вас снова станут лапать и оденут силой. Потом ваши руки свяжут за спиной. Толстая верёвка больно вопьётся в тело, но и это всем будет безразлично. А на вашу милую головку накинут мешок. Пыльный холщовый мешок вроде тех, в которые упаковывают почтовые посылки. Тут вы можете закричать — многие в этот момент начинают кричать, — и вам заткнут рот кляпом. Какой-нибудь грязной ненужной тряпкой…

Голос британца звучал бесстрастно. Он не смаковал подробности казни, он обстоятельно и холодно про них рассказывал. И от этой холодности кровь стыла в жилах.

— Потом вас поставят на скамью и накинут петлю на шею. Не могу сказать, будет петля из стальной проволоки или из пеньки — это много от чего зависит. Скорее, всё же сделают верёвочную, вы всё же дама… Палач слегка затянет петлю и подведёт узел под левое ухо. Узел всегда подводят под левое ухо. Потом по сигналу офицера палач дёрнет рычаг, и в полу под скамьёй откроется люк. Или, может, вас казнят в менее комфортабельном месте, и тогда скамью просто вышибут у вас из-под ног. В любом случае, узел затянется и передавит сонную артерию. Ваша шея изогнётся и вытянется. Вообще-то от рывка она должна сломаться, но знаете, убить человека совсем не просто. Обычно повешенный дёргается, хрипит и никак не хочет умирать. Особенно если в петле такая миниатюрная женщина — лёгкая, как пёрышко. Страдания жертвы ужасны и невыносимы — естественно, для присутствующих. Тогда палач подходит, обнимает её за ноги и повисает, чтобы под тяжестью двух тел петля, наконец, сломала позвоночник и оборвала нервы… Но — к чему нужны такие подробности? Мы ведь не хотим всего этого, верно?

До окончания операции осталось совсем немного. Распутин был устранён, и труп его двинулся в последний путь.

У Мариинского дворца Дмитрий Павлович повернул по Вознесенскому проспекту в сторону Невы. Постовой проводил взглядом одинокий лимузин, кативший мимо Адмиралтейства, вдоль Александровского сада, к Дворцовой площади и Зимнему дворцу.

— Не знаете, когда, наконец, мост откроют? — спросил Келл.

— Обещали до Нового года, — откликнулся Пуришкевич.

Главный мост Российской империи, ведущий от главного проспекта империи — Невского, и главного дворца империи — Зимнего, к главной Бирже империи — на Стрелку Васильевского острова, печально свидетельствовал тяжёлое положение России и две её главные беды: воровство и волокиту.

Общество Коломенских заводов подряжалось выстроить Дворцовый мост к зиме тринадцатого года. Но из-за чиновников, крадущих и волынящих на каждом шагу, в срок не успели, а потом началась война. И стояли теперь гранитные махины опор с широченными стальными пролётами, стесняясь уродливых дощатых ограждений и убогих фонарей. Власти же, махнув рукой, решили открыть мост таким, как есть. Когда ещё в опустевшей казне сыщутся деньги, чтобы закончить стройку?

— Здесь же пять минут всего — и мы на Петроградской! — посетовал Дмитрий Павлович. — А придётся круг давать…

Когда бы через мост можно было проехать — они вмиг перенеслись бы через Большую Неву на Васильевский остров. А там по краю острова, именуемому Стрелкой, мимо Биржи и ростральных колонн, Биржевым мостом через Малую Неву — на Петроградскую сторону. Если же доехать до Тучкова моста — он приводит в створ Большого проспекта Петроградки, совсем близко к тому месту, которое наметил Келл…

…но въезд на мост преграждали рогатки. Трепеща императорскими флажками, автомобиль свернул на Дворцовую набережную и двинулся вдоль фасада Зимнего дворца в сторону Троицкого моста.

Маяковского передёрнуло. Ему вспомнилась испепеляющая жара, которой встретила его столица в первый приезд. Тогда на мосту копошились рабочие, а сам он сидел у воды, изнывал от жажды и в ожидании Бурлюка коротал время за статьями о разгроме российской футбольной команды… Как же давно это было, и сколько с тех пор невской воды утекло!

Володя перебрался из Москвы в Петроград, став столичным жителем. Читал свои стихи уже не Бурлюку по ночным бульварам, а состоятельной публике со сцены: фармацевты валом валили на Маяковского и хорошо платили. Старый Дворцовый мост разобрали по брёвнышку — место плоской деревянной переправы занял широченный стальной разводной горб. И над былыми олимпийскими страданиями осталось только невесело посмеяться.

Тогда репортёр писал: Команда на команду — это маленькая армия на армию, это народ на народ; каждая команда — это воплощение государства… Теперь уже не капитаны команд вели за собой по десятку товарищей, но императоры бросали в бой многомиллионные армии. Народ в самом деле шёл на народ.

Тогда шестнадцать безответных голов, пропущенных в схватке с германцами на футбольном поле, казались трагедией. Теперь полями сражений покрылась вся Европа, а спортивные репортажи уступили место военным сводкам о каждодневной гибели многих тысяч солдат. И ужасало то, что даже к этому люди постепенно привыкли…

Пуришкевич, попирая коротенькими ножками тело под синей шторой, чувствовал себя вполне комфортно. Они с Келлом закурили сигары. Скоро Лиля закашлялась, и Келл приоткрыл окно. Дым потянуло в щель, но от сквозняка сделалось совсем холодно.

Ужас положения Лиля до конца поняла только сейчас. Несколько вооружённых мужчин, решительно настроенных и упивающихся собственной безнаказанностью, везут их с Володей ночью в безлюдное место. Они только что жестоко расправились с Распутиным и собираются утопить его труп. Но что будет со свидетелями убийства?