Распутин. Вера, власть и закат Романовых - Дуглас Смит

Новый церковный скандал разразился в сентябре 1915 года. Вечером 9 сентября зазвонили колокола тобольского Софийского собора. Епископ Варнава прославлял мощи Иоанна Максимовича Максимовича, митрополита Тобольского начала XVIII века, игравшего важную роль в истории русского православия в Сибири. Летом Варнава вместе со своим другом Распутиным обратился к царю с просьбой канонизировать Максимовича, и в конце августа было получено разрешение на беатификацию – первый шаг на пути к канонизации. Огромные толпы верующих с радостью стекались к собору в Тобольский кремль1.

Информация о событиях в Тобольске шокировала членов Синода. Обер-прокурор Самарин пришел в ярость, поскольку Синод не одобрил канонизации Максимовича, а без санкции Синода царь не мог принять такого решения. Варнаве был послан вызов явиться в Петроград и объяснить свои действия. Варнава прибыл 20 сентября. Встреча прошла неважно. Самарин и другие члены Синода сидели за большим столом, а Варнаве пришлось все время стоять – такая демонстрация силы и власти привела его в бешенство. Самарин хотел знать, по какому праву он начал процесс канонизации Максимовича, зная, что такое решение может принять только Синод. Варнава ответил, что его действия получили высшую санкцию – разрешение царя. Он получил от Николая письмо с разрешением начать процесс беатификации. Члены Синода были поражены. Они и подумать не могли, что царь будет действовать, не получив их согласия. Когда все закончилось, Варнаве велели не покидать города до еще одного заседания. Он проигнорировал это указание и уехал. В конце концов Синод решил, что канонизация митрополита будет признана неправомерной, а Варнаву следует сместить с поста главы епархии2.

На этом Самарин не остановился. Он упрекал Варнаву за связи с Распутиным и требовал, чтобы тот рассказал царю о беспутной жизни своего друга. Вопрос канонизации Максимовича Самарин рассматривал сквозь призму своей войны с Распутиным. Он считал, что, подчиняясь воле сибирского крестьянина, церковь деградирует3. И он был не одинок. Тобольские жандармы в апреле 1915 года обнаружили в города разбросанные листовки против Варнавы. Листовки были расклеены на заборах и дверях домов. В начале сентября на Варнаву обрушилась газета «Новое время» – слишком уж активно он поносил Думу в своих проповедях. Полиция начала следить за действиями Варнавы4. Самарин обратился к губернатору Тобольска Станкевичу с просьбой перехватывать письма Распутина и Варнавы и пересылать их в Петроград5.

Варнава не пользовался популярностью в Синоде с того времени, когда члены Синода в 1911 году были вынуждены сделать его епископом Каргопольским. Будучи викарием Олонецкой епархии, Варнава разозлил своего начальника, епископа Никандра, поскольку не обращал никакого внимания на его указания и всячески унижал более образованных священников. У Варнавы был настолько тяжелый и непокорный характер, что Никандр обратился к Синоду за помощью. Эта история для журналистов стала еще одним доказательством того, что Распутин сознательно разрушает Церковь. Грубое отношение Варнавы к другим священникам продолжалось и после того, как в ноябре 1913 года его назначили епископом Тобольским – епископа Антония перевели на Кавказ. Работая в Тобольске, Варнава взлелеял новые карьерные планы. Он мечтал занять место Распутина при дворе – Распутин об этом узнал, поэтому в начале 1916 года их отношения испортились6.

Все русское общество разделяло точку зрения Синода на канонизацию Максимовича. Московский археолог Алексей Орешников, к примеру, 19 сентября записал в дневнике, что Варнаву вызвали в Синод на своеобразный суд, но, поскольку его защищал Распутин, дело было спущено на тормозах благодаря вмешательству царя. «Какое беззаконие и произвольное использование власти!»7 Орешников отреагировал на короткие заметки, напечатанные в «Московском листке» 14 и 19 сентября. В этих заметках прямо говорилось, что распутинский ставленник Варнава превысил свои полномочия, и Самарин должен призвать его к порядку8. Зинаида Гиппиус писала о том, как Варнава, «прожженный мужичонка распутинского типа», осмелился выступить против Синода и, пользуясь заступничеством Распутина, «потребовал» канонизации какого-то мелкого служителя церкви. Все это дело казалось ей страшной «дерзостью».

История канонизации Иоанна Максимовича была более сложной, чем казалось Самарину, Гиппиус и другим. Во-первых, эта идея принадлежала не Варнаве, но епископу Тобольска с 1910 по 1912 год, Евсевию, который не имел никакого отношения к Распутину. Преемник Евсевия, Антоний (Каржавин), также высоко оценивал Максимовича и значительно улучшил его гробницу в соборе. В 1913 году комиссия местных священнослужителей направила в Синод и царю прошение о канонизации Максимовича в связи с приближением двухсотлетия со дня его смерти – в июне 1915 года. Синод первоначально одобрил прошение, но затем по какой-то неизвестной причине так и не вынес официального решения. Именно поэтому Варнава и Распутин летом обратились прямо к императору в надежде на то, что он благословит канонизацию, которая уже два года находилась в подвешенном состоянии9. Но после церковных скандалов, связанных с Гермогеном и имяславцами, все это не имело никакого значения. Над всем нависла темная тень Распутина. Самарин и остальные члены Синода либо не знали о том, что прошение уже было удовлетворено ранее, либо сознательно проигнорировали этот факт, чтобы раздуть скандал, который мог бы повредить Распутину.

Перед возвращением в Тобольск Варнава посетил Александру и Вырубову. 21 сентября Александра в письме к Николаю высоко отозвалась о Варнаве и о том, как героически он выступил в Синоде «за нас и Гр.». Она писала, что за этим делом явно стоят Николаша и «черные принцессы», а также архиепископ Финляндский Сергий, бывший архиепископ Вологодский Никон (Рождественский) и даже Гермоген и отец Востоков. Императрица откровенно требовала: «Надо дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение». Сергия и Никона следует выгнать из Синода, а друга Распутина Питирима (Павла Окнова), экзарха Грузии, напротив, ввести в состав Совета. Самарина, по мнению Александры, также следовало отправить в отставку.

22 сентября Александра написала еще более подробное письмо. Самарин «так гадко» отзывался о Распутине, утверждал, что царь – всего лишь «раб» Синода. Александре стало известно, что тобольский губернатор Станкевич также поддержал позицию Синода. Он перехватывал личные телеграммы Распутина и даже осмелился сказать Варнаве, что императрица – «сумасшедшая баба, а Аня мерзавка – и т. д. Как он может после этого оставаться? Ты не должен допускать таких вещей. – Это последние козни диавола, чтобы посеять всюду смуты, но это ему не удастся». (В тот же день, 9 сентября, Станкевич написал министру внутренних дел Щербатову просьбу арестовать Распутина за бесчинства на пароходе «Товарпар». Переход в стан врагов Распутина и в особенности грубые слова об императрице решили его судьбу. Через два месяца Станкевич был смещен со своего поста.)

Александра не без оснований чувствовала измену. И все же она уговаривала Николая не волноваться, поскольку в ее распоряжении есть сильное оружие: