Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

пока, — добавила я, — выйдите из комнаты. Я переоденусь.

— Нет, погодите, — сказал Петер. — Вы ничего не слышали прошлой ночью?

— Ой, — сказала я, — я слышала кучу вещей. От вас, в частности. И от аптекаря, к которому вы меня возили, помните?

— Я не про то. Там, на улице Гайдна, вы ничего не слышали? И вообще, как вы здесь оказались?

— Там, на улице Гайдна, — ответила я, — я не слышала ровно ничего. Там была такая глухая тишина, что мне стало скучно. Поэтому я вышла на улицу, схватила случайного извозчика и поехала кататься.

Петер смотрел на меня растерянно и с неприязнью.

Он, конечно, понимал, что меня сюда привез Фишер, но никак не мог расположить в уме, как именно это произошло и зачем Фишер это сделал. Потом на какую-то секунду, наверное, подумал, что здесь какая-то слишком сложная интрига с участием третьих, четвертых и пятых лиц, которые расправились с Анной и, может быть, похитили и убили Фишера. Все эти мысли бегали по его лицу, как фигурки по экрану в кинематографе. Как легко, оказывается, читать чужие мысли. А я-то совсем недавно удивлялась, как это удается Фишеру.

— Рассказывайте, голубчик, — сказала я учительским тоном. — Ну, что у вас там случилось? Выйдите из комнаты и приготовьтесь к рассказу, чтоб изложить все складно, не перескакивать с пятого на десятое. А я пока переоденусь.

Петер вышел.

Я откинула одеяло, встала, помахала затекшими руками, крикнула ему, чтобы он покрепче закрыл дверь в гостиную. Через коридор прошла в ванную, умылась. В коридоре стояла вешалка из гнутого дерева, на ней висела тужурка Петера.

Это прекрасно! Это то, что мне надо!

Я вернулась, оделась полностью и вошла в гостиную.

Петер сидел на стуле, сжавшись. Наверное, так сидят на экзамене студенты, перед тем как подойти к столу профессора и начать отвечать по билету. А на диване сидел Фишер. У него был утомленный вид. Глаза были прикрыты, но это был совершенно живой Фишер, потому что в руках у него была записная книжка и он ее механически перелистывал, не глядя в записи, а просто так, как будто разминая пальцы.

— Guten Morgen, — сказала я Фишеру.

— Tag, — отвечал он.

— Не выспались? — спросила я.

— Да, были кое-какие делишки, — сказал он.

У Петера был совершенно затравленный вид.

Наверное, он был уверен, что мы с Фишером одна компания, а он, как принято выражаться в криминальных романах, «пешка в чужой игре». Я точно помнила, что не включала в ванной воду на полную силу, так что не могла не услышать, как щелкает замок входной двери. Я огляделась и увидела тяжелый закрытый шкаф, вплотную приставленный к стене. Так плотно, что между задней стенкой шкафа и стеной комнаты не было ни щелочки. Я поняла, что это, наверное, дверь, ведущая в четвертую комнату, и успокоилась.

— Нет, нет! — вслух ответил на мои мысли Фишер. — Что вы, что вы, дорогая Адальберта. Я только что вошел самым обычным манером. Здесь абсолютно бесшумная дверь. Если умеючи, разумеется. Если не дрыгать в ней ключом, как кочергой в камине.

Он встал, прошелся по комнате, потрепал Петера по плечу и спросил у него:

— Ну что у тебя там?

— Ее убили, — сказал Петер.

— Боже! — сказал Фишер. — Кого? Графиню?

— Боже! — воскликнула я, прижав обе руки к сердцу, притворно, разумеется.

— Анну, — ответил Петер.

— Господи! — сказал Фишер вроде бы с неподдельным ужасом. — Анну?! Убили?

— Слава создателю! — громко выдохнула я. — Нет, конечно же, Анну очень жаль, но я подумала, что речь о моей маме… Ах, простите.

Фишер очень пристально на меня посмотрел, а я провела рукой по груди, изображая, как у меня камень свалился с сердца.

— Когда? — спросил Фишер у Петера.

— Сегодня. Нет, вчера. То есть все-таки сегодня. То есть в полночь. Или немножко за полночь. Я вышел из комнаты буквально на минуту. Прошел в ванную умыться перед сном…

— Вот-вот, — сказал Фишер и цинически усмехнулся. — Отрицательные последствия вашей хваленой гигиены. Скажите, какой чистюля! Извините. Конечно, эта шутка некстати. Ну и?

— Я очень скоро вышел из ванной и… Это просто ужасно!.. Она лежала посреди комнаты, немного ближе к окну. Она лежала на спине. Пуля попала в глаз. Я не слышал выстрела. Все произошло мгновенно. Она была уже мертва.

— Еще бы! — сказала я. — Если в глаз!

— Надеюсь, ты сразу вызвал полицию? — спросил Фишер таким голосом, что было ясно, что он имеет в виду «надеюсь ты, болван, не стал вызывать полицию?».

— Да, — сказал Петер. — Да, конечно. То есть нет, извините. Нет, да и как я мог? Куда бежать? Там нет телефонного аппарата. Бежать пешком глупо, хотя, конечно, нужно, обязательно.

— Вызвал полицию или нет? — переспросил Фишер. — Да или нет?

— Нет, — сказал Петер.

— Интересные дела, — сказал Фишер, слегка успокоившись. — Значит, ее убили немного за полночь, а сейчас у нас, — Фишер вздернул руку и посмотрел на свои новые наручные часы, — а сейчас двадцать минут одиннадцатого. В котором часу ты пришел сюда?

— Не позднее десяти, — подала голос я. — Я проснулась без четверти и немножко понежилась в постели. Думаю, минут десять повалялась или пятнадцать.

— Так, — сказал Фишер, кивнув мне и снова переведя строгий взгляд на Петера. — Что же ты делал все это время?

— Я был там, — сказал Петер.

— А что ты делал? — спросил Фишер, сильно напирая на «делал».

— Ничего, — сказал Петер. — Закрыл окно, задернул занавеску. Сидел и думал, вызывать полицию или нет. Хотел перенести ее тело на кровать, но испугался. Сам не знаю чего. Я никогда в жизни не трогал руками мертвых. Только целовал в лоб на панихиде. А взять мертвого человека на руки и перенести — я испугался. Я сидел на кровати и думал, — он слабо заулыбался, — обо всем на свете. О ней. Вспоминал, как мы познакомились. Вспоминал, что она рассказывала о себе. Вспоминал свое детство. Думал, что дальше будет. Мне вдруг захотелось, чтобы началась война. Война позволит обо всем забыть. Смешает все карты. Начнется какая-то новая, пускай очень жестокая, опасная, кровавая, но другая жизнь. Это самое главное. Другая, другая — вы понимаете? Новая! Все, что было, — на помойку. Чистый лист. Жизнь с чистого листа. Ради этого стоит рискнуть. А потом я задремал. Мне приснилась какая-то чепуха, какой-то детский сон, какие-то кусочки из романа Стивенсона «Остров сокровищ»: хромой Сильвер, Билли Бонс, пираты песенку поют: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» — и попугай кричит: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»

— Вот это да! — сказала я.

— Что? — дернулся Петер.

— Вот ведь как человек устроен, —