Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский

– Ты что, глухой?! – рявкнул в ухо Павлу военный. – А ну, пошел к тачке! К тачке! – офицер грубо подтолкнул Клюфта.

Павел засеменил к противоположной стороне плаца. Раз, два, три, четыре… Десять шагов… Вот она, большая тачка! Деревянный короб, сбитый из лиственницы. Толстые, слегка отполированные руками зэков ручки. Большие железные колеса. Поднять такую махину, даже не груженную, уже подвиг. Она весит не меньше сотни килограммов. Прокатить… Ее еще нужно прокатить с камнями…

Рядом с тачкой стоял зэк. Это был обитатель лагеря. Совсем морщинистый пожилой мужчина внимательно смотрел за каждым движением Павла. Когда Клюфт приблизился, он тихо шепнул:

– Давай, сынок, давай. Мы тут камни полупустые положили, так что поднимешь, тут дел-то… – подбодрил этот незнакомый человек.

Этот зэк переживал! Он переживал за его судьбу! Он хотел помочь! Он хотел, чтобы Павел поднял и провез эту проклятую тачку! Но зачем? Чтобы обречь его на годы каторжного труда в тайге или на руднике? Чтобы была возможность умереть с этой чертовой тачкой в руках?

«Нет, значит, не всем безразлична моя судьба. Не всем на земле безразлична моя судьба! А может, это уже счастье, когда ты понимаешь, что твоя судьба не безразлична какому-то незнакомому человеку и тут, в этом таежном аду? Тут, где уже, кажется, не должны остаться эмоции, чувства? Нет, может быть, он прав. Он прав, этот богослов», – Павел в эту секунду почему-то вспомнил о богослове.

Иоиль. Почему-то о нем. И о Вере. И о ребенке. Но сначала почему-то об Иоиле… О нем. О его словах…

«И отдаст брат брата на смерть и отец ребенка, и восстанут дети против родителей и отдадут их на смерть. И будете ненавидимыми всеми за имя мое. Но кто выстоит до конца, тот спасется!» – Клюфт непроизвольно улыбнулся.

Зэк даже вздрогнул от неожиданности. Увидеть в этот момент счастливую улыбку почти свободного человека! Почти! Нет! Этого он не ожидал!

– Ну, что встал? Бери тачку и кати сюда! – рявкнул офицер, который тоже внимательно наблюдал за Павлом.

Клюфт тяжело вздохнул и, незаметно подмигнув сердобольному зэку, схватился руками за полированные ручки тачки. Ладони слегка обожгло холодное дерево. Павел набрал воздух в легкие и потянул руки вверх. Тачка поддалась. С трудом, но все, же Клюфт ее оторвал от земли и, напрягшись, толкнул вперед. Колеса заскрипели и поехали по бугристой брусчатке. Шаг, еще один. Метр, два. Три…

«Я везу. Везу на этой тачке свою душу в преисподнюю!» – какая-то совсем нелепая мысль мелькнула в голове у Павла.

И тут полированные и холодные деревяшки выскользнули из рук у Павла! Тачка накренилась и, заскрипев, повалилась на бок. Куски не то угля, не то камней высыпались на плац. Клюфт, тоже потеряв равновесие, упал рядом с кузовом тачки. Офицер подскочил к лежащему на холодных булыжниках Павлу и, толкнув его в бок сапогом, противно пропищал:

– Ну, неуклюжая морда! Что завалился? Кто после тебя поднимать камни-то будет? Он что ли? А ну встать!

Клюфт покосился на зэка, что стоял в нескольких метрах сзади. Испуганный мужик нервно похлопывал себя по ватным штанам ладонями рук, словно считая себя виноватым в падении тачки. Павел медленно поднялся и, не глядя в глаза энкавэдэшнику, зло буркнул:

– Прошу прощения. Что-то ноги подкосились…

– Ноги подкосились у него! А как работать-то будешь? А? Тачку три метра не прокатил. А тут ровное поле, а там, в карьере! Там вверх катить надо!

– Ну что там у тебя, Остапенко? А? – раздался голос сбоку.

Офицер отмахнулся:

– Да вот хрен его знает, куда его приписывать?! Вроде тачку поднял, а везти не может!

– Так на бревне его попробуй! Мне люди хоть нужны, но дармоедов не надо! На хрен мне доходяги эти сдались?! На бревно его! Пусть там решают! Доходягу этого брать или нет! Мне в бригаду этот не нужен!

Этот голос звучал, как из другого измерения. Этого «вершителя судеб» Павел не видел. Он не мог видеть физиономии этого «существа», решающего, как дальше зэку существовать!

«Страшный суд! Хм, забавно… интересно,… а может, страшный суд, он вот такой и есть? Может, вот так и решают, кого куда: в рай или ад? Ха! Ха! Нет, определенно, я начинаю сходить с ума!» – мелькнула мысль.

Павел тяжело вздохнул и покосился на офицера. Он толкнул его в сторону другой кучки народа, где стояли еще два солдата, какой-то арестант и офицер с человеком в гражданской одежде. Судя по движениям и словам, этот «гражданский» тип тут «правил бал». Он нервно постукивал зэка по плечам и спине, рассматривал его, словно коневод дряхлую лошадь! Словно работорговец хворого пленника! Словно покупатель плохой товар, при этом он ворчал на офицера:

– Кого вы пригнали?! А?! Кого? Одних доходяг?! Ну как тут с ними план давать? А?! Они все запасы только сожрут, и никакой выработки! В лазарете вон уже все койки забиты! В ночь по пять жмуров отбиваем! С кем работать?? А! И вы еще тут пригнали? Ну как, как он бревно поднимет?! – человек в гражданском пренебрежительно схватил зэка за руку и, подняв его кисть, резко опустил.

Рука ударилась о тело и повисла как плеть, словно неживая. Зэк стоял, ожидая своего приговора.

– Товарищ Сухарев, вот этого попробуйте! – крикнул офицер, что стоял рядом с Павлом.

Военный подтолкнул Клюфта к типу в темно-коричневом овчинном полушубке и белых бурках на ногах. На голове этого человека красовалась пушистая лисья шапка. Рыжий мех с белыми опалинами смотрелся, как новогодняя маска на голове у школьника. Маленькие черные глазки, красные от мороза округлые щеки и нос картошкой. Толстые пухлые губы и складки на шее. Павел успел рассмотреть человека, которого назвали по фамилии Сухарев.

Он медленно подошел к Клюфту и, оглядев его с ног до головы, спросил:

– Сколько лет?

– Двадцать один…

– Срок…

– Пять лет…

Сухарев вздохнул и, похлопав Павла по плечу, довольно кивнул головой:

– Этот вроде пойдет. Молодой, работоспособный. Вроде не калека. Ну, что там?

– Он с тачкой завалился… набок… – пояснил офицер, который привел Павла.

– Ты, что ж падаешь? А? Сынок? Что упал-то? – добродушно спросил Сухарев и заглянул в глаза Клюфту.

Павел опустил голову и зло буркнул:

– Ноги подкосились. От голода…

– Ноги, говоришь! – тяжело выдохнул Сухарев. – Ноги нужны нам крепкие. И руки. Нам бревноносы нужны! Бревна носить надо! Для страны! Для нашей рабоче-крестьянской страны! Понимаешь! Стране лес нужен! Древесина нужна! А таскать ее некому! Все вон хилые какие-то! И ты вот, ноги у тебя, видите ли, подкашиваются! Так, слушай меня! Поднимай бревно вот с этим человеком! Вместе по команде! – Сухарев кивнул на второго зэка.

Арестант покосился на Павла. Их взгляды встретились. Ненависть и презрение. Боль и отчаянье. Клюфт понял: этот человек никогда не поднимет бревно. Что бы ему ни сделали. Он просто не хочет это делать…