Друид - Клауде Куени

Тем временем рабы принесли в палатку Цезаря множество самых разнообразных амфор с вином. Сосуды стояли передо мной, словно охраняющие рассветный туман легионы, готовые по первому приказу броситься в бой. Я решил начать с албанского вина двадцатилетней выдержки. Личный повар проконсула с торжественным видом осторожно сломал смоляную печать на горлышке и отдал рабам распоряжение начать наливать вино. Прежде чем подавать вино в кубках, его следовало очистить. Пока повар собственноручно держал над чашей ткань, через несколько слоев которой он обычно фильтровал божественный напиток, раб осторожно лил из амфоры практически черного цвета жидкость. Должен заметить, что запах у нее был просто отвратительный. Сделав небольшой глоток из поднесенного мне кубка, я тут же понял, что божественным этот напиток назвать никак нельзя, и выплюнул остаток прямо на пол. Немного поразмыслив, я добавил в кубок воды, тщательно все перемешал и, сосредоточившись на вкусе, сделал еще один глоток. За долгие годы вино превратилось в уксус.

Встав со своей кушетки, я начал переходить от амфоры к амфоре и внимательно рассматривать надписи на них. Сосуды с дорогими сортами вин можно было узнать по этикеткам из папируса, на которых указывался год разлива и производитель. На амфорах с дешевым вином пометки делали мелом. Переходя по палатке от одного сосуда к другому, я крайне удивился тому, что мне без особого труда удавалось удерживать равновесие. Более того, мне казалось, будто мои движения никогда не были такими плавными, а мускулы — такими послушными. Неужели на меня столь удивительным образом подействовали божественные грибы? Я опускался на колени то у одной амфоры, то у другой, чтобы прочитать этикетки или сделанные мелом надписи. Наконец, я остановил свой выбор на сабинском четырехлетней выдержки, сухом, с горьковатым привкусом. Наверняка на дне амфоры, в которую его налили, осела мраморная пыль и немного золы. Должен признать, что мне приходилось пробовать вина с гораздо более приятным букетом… Например, темный кекубер из Лацио[58] и мамертин из сицилианской Мессины. Вкус этих вин показался мне восхитительным, и я решил для себя, что их можно пить сколько душе угодно без каких-либо последствий. Откупоривая одну амфору задругой, я пытался вести себя как настоящий кельтский друид во время приготовления целебного зелья — мне хотелось определить идеальное соотношение количества воды и разных вин, смешивая жидкости в кубках и дегустируя смеси. В результате своих опытов я сделал вывод, что вкус одних сортов идеально раскрывался при смешивании трех частей воды и одной части вина, а других — при добавлении одной части вина к двум частям воды. Некоторые предпочитают пить вино холодным, иногда даже со льдом. Многим нравится вино, подогретое с мятой, анисом или фиалкой. Я же пытался приготовить смесь, которая сужала бы кровеносные сосуды до того, как у выпившего ее человека начнутся приступы тошноты и рвота. Мне становилось все труднее принять окончательное решение, поскольку с каждым бокалом, выпитым мной исключительно в целях дегустации, меня покидала мудрость и божественная сила. Наверное, богиня земли никак не ожидала, что я после того, как съем грибы, захочу расширить свое сознание еще и при помощи такого количества вина, поэтому действие винных паров постепенно становилось сильнее, чем влияние на мой разум грибов, съеденных в священном лесу. Мало что понимая, я ползал от амфоры к амфоре, иногда беспомощно поглядывая на стоящих у входа в палатку рабов, и не мог вспомнить, какие вина я пробовал, а какие нет. Читая этикетки, я сам себе задавал вопрос: если я уже отведал вина из этого сосуда, то в какой пропорции я мог смешать его с водой? Мой язык заплетался, но я кое-как смог объяснить рабам, что они должны налить мне настоящего фалернского, профильтрованного через бронзовое сито с крохотными ячейками. Какой подарок судьбы! Мне казалось, будто боги собственноручно сделали этот великолепный напиток! В нем не было даже намека на привкус терпентина, мела, смолы, серы, соли, мраморной пыли или золы! Только такое вино могло называться настоящим!

Оно было темно-красного цвета, насыщенное и в меру крепкое, но в то же время мягкое, с едва уловимым привкусом старой дубовой бочки и орехов. Я выпил кубок фалернского, не разбавляя его водой. Затем, кое-как добравшись до одной из кушеток, я улегся на нее, чтобы насладиться тем чувством эйфории, которое вдруг вытеснило все мои заботы и страхи. Мне казалось, будто я вознесся на самую вершину славы и мог объявить всему миру, что я стал императором. Мне хотелось выйти из палатки, сесть на самого резвого коня и без остановки скакать в Рим, чтобы как можно быстрее провозгласить самого себя консулом! Однако когда я протянул одну из стоявших рядом со мной чаш рабу, чтобы тот наполнил ее вином, я потерял равновесие и рухнул с кушетки на пол.

— Друид, не хочу мешать тебе, но отвар уже остыл, — осторожно заметил личный повар Цезаря, подхватив меня под руки, чтобы помочь встать. К тому моменту я уже забыл о существовании моего зелья и повара… Покачиваясь из стороны в сторону, я подошел к столу и оперся на него обеими руками. Похоже, я в очередной раз не рассчитал… Стол перевернулся, чаши и кубки полетели в разные стороны. Падая, я перевернул несколько амфор, стоявших на железных подставках. Они глухо ударились друг о друга и треснули, словно яичная скорлупа. Для такого ценителя вин, как я, это было настоящей трагедией! Светлую ткань моей туники тут же пропитала кроваво-красная жидкость. Все вокруг поплыло. Мне казалось, будто чьи-то гигантские руки начали вращать вокруг меня стены палатки, сосуды, рабов, кушетки и кубки… Не в силах подняться, я лежал в луже вина, растекшегося по полу. Пальцы правой руки все еще сжимали чашу, из которой я пил фалернское. Ее быстро наполняла красная жидкость, вытекавшая из горлышка амфоры, которая перевернулась, но не разбилась. В тот момент это показалось мне знаком, ниспосланным богами. С трудом подняв голову, я подмигнул повару, со злостью смотревшему на царивший в палатке хаос.

— Перелей отвар в глиняный кувшин. Но будь осторожен! Только попробуй пролить хоть каплю! Затем добавь в тот же кувшин воды и фалернского. Учти: смесь должна состоять из одной части сваренного мною зелья, одной части вина и одной части воды.

Мне показалось, что повар вздохнул с облегчением, когда понял, что я не собираюсь смешивать все это собственноручно… На стенке большой чаши он отметил своим ножом, сколько в ней было отвара, и вылил все ее содержимое в глиняный кувшин. После этого наполнил чашу водой до сделанной им отметки и перелил ее в тот же сосуд, а затем таким же образом отмерил необходимое количество фалернского вина. Закончив эту процедуру, повар велел рабам собрать все уцелевшие амфоры и вынести их из палатки. Наверное, он беспокоился о моем здоровье. Затем настал момент, которого я больше всего боялся.

Поддерживаемый поваром, я неуверенной походкой направился в ту часть огромной палатки, где за перегородкой находилась личная комната Цезаря. Проконсул все так же лежал на ложе, закрыв глаза рукой. Больше всего на свете мне хотелось тоже куда-нибудь прилечь — хотя бы на голый пол! — и уснуть крепким сном. Но повар осторожно усадил меня на стул рядом с ложем, на котором покоился Цезарь, и наполнил небольшую чашу смесью из кувшина. От одной мысли о том, что может случиться с проконсулом после того, как он выпьет это варево, у меня душа ушла в пятки.