Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля - Антон Первушин

Такая позиция ученых понятна, ведь они и в самом деле чувствуют себя финансово ущемленными в то время, когда огромные деньги уходят на поддержание Международной космической станции (МКС). Для сравнения – полные затраты на изготовление, доставку и эксплуатацию марсохода «Curiosity», сделавшего немало значительных открытий на Красной планете (например, доказавшего наличие там в прошлом рек и озер), составят по итогам его миссии около 2,5 млрд долларов, а стоимость МКС со всеми пассажирскими и грузовыми кораблями, которые вынуждены летать к ней регулярно, перевалила за 150 млрд долларов и, возможно, составит не меньше 200 млрд к концу эксплуатации. То есть можно было бы, как считают астрономы, наделать за те же деньги сотню марсоходов, и сегодня мы знали бы о Красной планете в сто раз больше. А еще лучше – изготовить сотню орбитальных телескопов типа «Hubble», который тоже стоил 2,5 млрд долларов и работает уже четверть века, радуя человечество замечательными открытиями. Может ли заменить их МКС? Конечно, нет, говорят астрономы, ведь присутствие человека мешает работе тонких приборов, поэтому космонавт должен выступать лишь в качестве ремонтника, как, например, в случае с «Hubble», который приходилось периодически чинить.

Аргументация кажется железобетонной, но только на первый взгляд. Люди, занимающиеся изучением Вселенной, почему-то забывают, что именно пилотируемая космонавтика является самым активным и самым лояльным заказчиком для космонавтики исследовательской. Так сложилось исторически: даже первые спутники отправлялись в космос не просто так, а с целью разведать условия, царящие в околоземном пространстве, чтобы можно было осмысленно проектировать орбитальные космические корабли. Изучение Луны межпланетными аппаратами достигло пика активности именно в то десятилетие, когда советские и американские специалисты соревновались за право первыми высадить там своих сограждан. Первые венерианские и марсианские научные станции также отправлялись в полет с прицелом на обеспечение будущих пилотируемых экспедиций. Стратегия изменилась только в начале 1970-х годов, когда стало ясно, что быстрого штурма Солнечной системы не получится, а потребуется многолетняя кропотливая работа по ее изучению. После этого пилотируемая космонавтика сосредоточилась на околоземных орбитах, а межпланетные аппараты стали изготавливать с большим запасом прочности в расчете на годы эксплуатации. Когда начинаешь вникать в эти подробности, то отчетливо видишь, что без пилотируемой космонавтики исследовательская выглядела бы куда скромнее и, скорее всего, не было бы сегодня ни марсоходов, ни даже телескопа «Hubble».

Что касается фундаментальных открытий, то они для пилотируемой космонавтики лежат не в области астрономии или физики, а в области биологии человека, вступающего в принципиально новую среду обитания. И первым, кто сделал одно из наиболее важных открытий в этой области, имеющее теоретическое и практическое значение, был, как легко догадаться, Юрий Алексеевич Гагарин.

Может показаться странным, что о самом значительном научном открытии Гагарина практически не говорится ни в одной из его многочисленных биографий, даже в советских. Наверное, считалось, что славы от совершенного подвига ему и так достаточно. Кроме того, существовало правило, что факт открытия фиксируется за исследователем по факту публикации соответствующей статьи в рецензируемом журнале, а космонавт нигде в статьях на медико-биологическую тематику, появившихся после полета, не фигурировал даже в качестве соавтора. В особых случаях приоритет может быть определен по публичному выступлению перед представителями научного сообщества, к чему часто прибегали в XIX и начале XX века, однако устный доклад Гагарина перед членами Госкомиссии, состоявшийся 13 апреля 1961 года, как мы помним, был опубликован лишь в апреле 1991 года, то есть через тридцать лет. Отсюда возникает убеждение, что космонавт был не одним из участников эксперимента, а всего лишь объектом исследования, который никак не мог влиять на его проведение и чистоту.

На следующем этапе обобщений делается вывод, что, в сущности, никаких особых научных открытий в первом пилотируемом полете по сравнению с предыдущими, в которых использовались подопытные собаки, не было. Нельзя же, в самом деле, назвать таковыми технические усовершенствования, внесенные в оборудование корабля «Восток»? И вот здесь уже незаметно ставится знак равенства между первым космонавтом и подопытными собаками. Рекорды? А что рекорды? Их вскоре побил Герман Титов. То есть шаг за шагом происходит последовательная девальвация как достижений самого Юрия Гагарина, так и пилотируемой космонавтики в целом, которая из сферы научно-технической деятельности волею комментаторов превращается в спортивное состязание государств – важное, но не слишком нужное.

Проблема, мне кажется, в нашем своеобразном восприятии истории науки. Всякое следующее поколение принимает предшествующие открытия или технические достижения как данность, зачастую даже не подозревая, что еще пару десятков лет назад картина мира для старших современников была совсем другой. Например, в первой половине XX века была потрачена масса усилий для разъяснения смысла специальной и общей теорий относительности, сформулированных Альбертом Эйнштейном, ведь они изрядно противоречили классической физике и повседневному опыту, а во второй половине столетия их начали преподавать в школах, и к концу века релятивистские эффекты стали чем-то само собой разумеющимся, не требующим дополнительных отсылок к научным или научно-популярным работам. При этом мы, конечно, помним имя Эйнштейна, но вряд ли кто-нибудь сможет с ходу ответить, в каком контексте и в связи с чем появились его теории, почему в них возникла необходимость, какие проблемы они решали, какие вопросы закрывали, почему одни физики приняли их сразу и с восторгом, а другие отказывались принять до конца жизни. Возникает своего рода аберрация дальности, когда нам кажется, что имеющееся у нас знание было всегда, что субъективная картина мира практически не менялась, поэтому легко беремся осуждать заблуждения предков, пинаем мертвых львов и топчем плечи гигантов. И куда труднее почему-то, оказывается, восхититься тем, как предки преодолевали собственное невежество, познавая мир, находящийся за границами повседневности, ошибаясь и оступаясь, петляя по кривым сторонним тропам, но всё же упорно продвигаясь к истине.

Всё вышесказанное в полной мере относится и к Юрию Гагарину. Если мы действительно желаем разобраться, какое открытие он совершил и насколько оно было фундаментальным, нам нужно хотя бы ненадолго погрузиться в контекст научных взглядов его времени и проследить, на какие вопросы ему удалось ответить по результатам орбитальной экспедиции (ведь его полет можно назвать и так).

Надо сказать, что до начала XX века о природных условиях внеземного пространства и факторах космического полета наука имела весьма противоречивые сведения. Разумеется, было уже известно, что между планетами царит пустота, но при этом, например, считалось, что метеороидов и комет намного больше, чем в действительности, и что именно они будут главной угрозой межпланетным путешествиям. С другой стороны, никто не подозревал о радиационной опасности, которая считается главной проблемой сегодня, а влияние перегрузок и невесомости вообще не учитывалось – достаточно вспомнить фантастическую дилогию Жюля Верна о полете внутри пушечного снаряда вокруг Луны.