Картонные звезды - Александр Косарев

Нашел я ее метрах примерно в ста от места перестрелки, и то только после того, как позвал. Она сидела, словно мышка, в зарослях какой-то магнолии и беззвучно плакала. Я вытащил ее оттуда (откуда только силы взялись) и уложил на траву.

— Сейчас, моя маленькая, потерпи, — осторожно расстегнул я ее окровавленную «пижаму», — повернись скорее на бочок.

Сжав зубы от боли, та повернулась и неуверенно, дрожа всем телом, отвела окровавленную руку в сторону. Сам едва не плача от жалости и сострадания к девушке, я насколько мог внимательно осмотрел рану. На взгляд военного человека ее ранение можно было назвать даже удачным. Крупнокалиберная пуля «кольта» навылет пробила кожу на боку, не задев ни легких, ни других внутренних органов. Это был конечно же плюс. Но страшный удар такого куска свинца вырвал большой кусок кожи и вполне мог переломить ребро. Следовало немедленно ощупать рану и выявить возможное повреждение, но на это рука у меня просто не поднялась. Что нужно было делать, я теоретически знал прекрасно, но вот когда пришло время лечить раненую практически, руки мои начали действовать совсем не так ловко, как на занятиях.

Но я закусил губу чуть не до крови и начал. Вытащил герметически упакованный индивидуальный пакет и взрезал его ножом. Порошком стрептоцида щедро посыпал рану, приложил к ней бактерицидную салфетку и, стараясь не обращать внимания на жалобные стоны моей спутницы, обматал ее бинтом. Здесь ведь нужно было действовать очень осторожно и продуманно. С одной стороны, повязка должна была быть плотной и хорошо держаться, а с другой — нельзя было стягивать ее грудную клетку слишком сильно, чтобы не нарушить дыхание. Но Лау Линь с честью выдержала выпавшее на ее долю испытание. Может быть, она была в шоке. Тем не менее она строго блюла приличия, и пока я перебинтовывал ее, целомудренно прикрывала правой рукой свою обнаженную грудь. Впрочем, мне в тот момент было вовсе не до этого. Голова моя вообще шла кругом. «Как же нам отсюда выбираться? — стучала в моей голове одна-единственная мысль. — Девушку нужно срочно доставить в госпиталь, к настоящим врачам. Тут даже час промедления может играть роль, не то что день. А как я ее отсюда выволоку, когда толком неизвестно, куда двигаться?»

В этот момент бинт закончился, и я торопливо приколол его кончик английской булавкой.

— Как ты, котенок? — осторожно уложил я ее на землю.

Она слабо улыбнулась и прошептала:

— А кто такой котенок?

— Котенок? — переспросил я, не веря, что ее может сейчас интересовать такая мелочь. — Котенок, это маленькая кошка, — пояснил я, — кошкин ребенок.

— А-а, — кивнула она, — понятно. Ты не волнуйся, я крепкая. Вот немного отдохну, и мы пойдем. Жжет очень, — сморщившись добавила она, — как железом…

И тут меня словно осенило. Уж как сложилась эта логическая цепочка, я в тот момент не понял, да и раздумывать было некогда, но слово «железо» тут же натолкнуло меня на слово «магнит». Слово «магнит» — на слово «компас». А компас вполне мог быть у подстреленного мной американца. В катапультируемые кресла им вкладывали кучу всяческих вещей, совершенно необходимых при аварийной посадке. Когда я выбежал на полянку, американец стоял на коленях, собравшись этакой гармошкой. Головой он упирался в землю и время от времени издавал глухие, протяжные стоны.

Я был так на него зол, что просто руки чесались пристрелить этого гада немедленно. Но в пистолете моем оставался только один патрон, и только этот факт удерживал меня от немедленной расправы над поверженным врагом. Но поскольку душа моя горела праведным гневом, то я, не имея возможности как-то по-иному выразить свою ненависть, изо всех сил пнул его ногой в бок. Пилот с глухим кашлем завалился на бок и, кое-как прокашлявшись, простонал:

— Why? For what? (За что?).

— Ах ты… не понимаешь? — восклицаю я, разом вспомнив весь курс английского языка в объеме школьной программы. — Ты зачем, мерзавец, в девушку стрелял?

— Я в вас стрелял, — хрипит он в ответ, — а в нее попал случайно. Я не хотел ее убивать.

— Еще бы ты, поганец, ее убил, — срываюсь я на русский матерный, — я бы тебя, засранца этакого, голыми руками задушил бы.

Я еще раз пинаю его неподвижное тело и приступаю к обыску. Грязный носовой платок, расческа, пустая обойма от кольта, все летит в сторону. Ага, вот и компас! Прячу бесценную находку в нагрудный карман и тщательно застегиваю его на пуговицу. Попутно обнаруживаю пачку вскрытого печенья и тоже изымаю ее в качестве законного трофея. Перочинный нож и зажигалку «Ронсон» рассовываю по карманам, даже не рассматривая. Не столько на память, сколько как жизненно важный резерв для выживания. Поняв, что я сейчас брошу его здесь на съедение местным хищникам, летчик перестает стонать и что-то бормочет о какой-то Женевской конвенции. Ни о каких таких конвенциях нам в полковой школе не рассказывали, и поэтому я с легкой душой пропускаю его слова мимо ушей.

— Эй, — отчаянно кричит он мне в след, — я знаю очень важный секрет. Если вы вытащите меня отсюда, то ваше командование наградит вас за эти сведения.

Что-то в его голосе заставляет меня сначала замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. «А ведь действительно, — соображаю я, — где же его служебные документы? И портативная радиостанция? Ведь как-то он вызвал на помощь спасательные вертолеты. Хорошо, что мы здесь оказались, а то он так бы и смог ускользнуть… Все ценное он явно где-то припрятал…» Но мои мысли тут же переключились на бедную Лау Линь.

Брошенная медицинская сумка валялась неподалеку, и, схватив ее в охапку, я поспешил к моей спутнице. При моем появлении Лау Линь открыла страдальчески зажмуренные глаза и постаралась изобразить улыбку.

— Что тебе дать из лекарств? — опустился я рядом с ней на колени.

— Анальгин, — прошептала она.

Скормив ей сразу две таблетки, я приподнял ей голову и напоил остатками воды. Лоб у нее был достаточно холоден, и я подбадривающее потрепал девушку по щеке.

— Потерпи еще немного, — попросил я ее. — Сейчас я сделаю волокушу и к утру дотащу тебя до нашего лагеря. А там нас наверняка ждут, — уверял я ее. — Не успеешь и глазом моргнуть, как тебя привезут в настоящую больницу. Теперь у нас есть компас, и мы не заблудимся!

Сам я слабо верил в то, что на плантации нас еще кто-то ждет, но уверял в этом Лау Линь со всей серьезностью.

— А что с тем, с американцем, — вдруг спросила она, — ты его уже перевязал?

От неожиданности я даже выпустил из руки нож, которым вырезал опорную палку для будущей волокуши.

— Перевязал? — неуверенно повторил я. — Нет, конечно же, нет! Бинты понадобятся для тебя, и, кроме того, ими я хочу связывать носилки…

— Санья, — укоряюще взглянула она мне прямо в глаза. — И ты сможешь потом спокойно спать, зная, что обрек на смерть человека?

«Конечно смогу, — хотел я совершенно искренне ей ответить, — но слова эти почему-то застряли у меня в горле». В ее широко распахнутых глазах я прочитал нечто такое, что заставило меня чуть ли не бегом вернуться к раненому пилоту.