Картонные звезды - Александр Косарев

Настала ночь. Душная, тревожная. Перепрятав пистолет за пазуху, я обнял девушку и, то проваливаясь в сон, то внезапно просыпаясь от постоянно накатывающих на меня кошмаров, промучился до половины четвертого. В горле першило от сухости, и я первым делом потянулся за фляжкой. Поболтал ею в воздухе — пусто.

«Надо пойти набрать хоть сколько-то воды», — и я осторожно, боясь потревожить спящую девушку, поднялся с увядшей подстилки. Походив по влажному, если не сказать насквозь сырому лесу, я быстро наполнил по вчерашней методике питьевую емкость. Приложил ее горлышко к губам и незаметно для себя выхлебал добрую половину. Это здорово меня взбодрило и даже заставило сделать что-то вроде зарядки. Я размял плечи, постучал кулаками по прессу.

Как все же здорово, что за два года до армии судьба привела меня в спортзал ДСО «Труд». И надо же было такому случиться, что там преподавал тяжелую атлетику мой однофамилец (между прочим, бывший олимпийский чемпион). Просочился в его секцию я, конечно же, по нахалке, уж больно был слаб, хил и на перспективного тяжелоатлета не тянул просто никак. Но, когда меня спрашивали, кто я такой, то я, не таясь, называл свою фамилию, и любопытствующие тотчас же отходили, понимающе кивая головами. Ничего не понимал только я, до тех, разумеется, пор пока мне на глаза не попалась стенгазета, с фотографией моего знаменитого однофамильца. Только тогда стало понятно, что меня все принимали за родственника нашего тренера. Как бы то ни было, а занимался я усердно, до седьмого пота. Уж больно мне было стыдно быть таким худым и слабосильным, особенно в старших классах. Вспомнив свои многочасовые упражнения, я тихо порадовался за себя, тут же решив тащить обоих моих спутников так долго, сколько смогу.

Но благие мои намерения стали довольно быстро улетучиваться, едва я принялся поднимать своих спутников с земли. У Юджина явно поднялась температура, а Лау Линь так ослабела, что не могла даже самостоятельно перекатиться на волокушу. Пришлось продвигать их по очереди, что было крайне утомительно, несмотря на то что растительность стала чуть пореже и движение наше не было осложнено необходимостью постоянно прорубаться сквозь непроходимую чащу. Часам к восьми утра я устроил первый привал, который в глубине души назвал последним. Почему последним? Да потому, что я рассчитывал к этому времени выйти если не на Саму плантацию, то хотя бы на вершину холма, с которого и начался наш последний поход. Уложив и напоив своих подопечных, я выдал им последний резерв продовольствия: по таблетке глюкозы, по две таблетки анальгина и по маленькому кусочку спеченной массы. Это было все, чем мы на тот момент располагали.

— Вот и все! Сейчас пойду искать плантацию, — объявил я, решив, что именно теперь необходимо произвести тщательную разведку местности. — Лежите спокойно, часа через два я вернусь.

Ответом мне было тревожное, нет, просто гробовое молчание. И Юджин, и Лау Линь смотрели на меня так, будто прощались со мной навеки.

— Вы что такие кислые? — спросил я, присаживаясь на корточки.

— Вы не вернетесь, — проронил радист, протяжно вздыхая. — Не потому, что не хотите, я не хотел вас обидеть, просто больше не найдете нас. В таком-то лесу…

Он умолк, даже не договорив, и голова его устало свесилась набок.

В мои намерения входило, ориентируясь по компасу, пройти сначала на запад примерно полторы тысячи шагов, потом на юг столько же, далее на восток и на север. Таким образом, я как бы очерчивал квадрат со стороной примерно в километр и чисто теоретически должен был выйти в ту точку, откуда и начинал. Мне представлялось, что на своем пути я просто должен набрести либо на саму плантацию, либо на дорогу, ведущую к ней. Подобные упражнения мы неоднократно проделывали на Камчатке, на уроках военной топографии. Но и там, на довольно ровных и хорошо просматриваемых равнинах, отклонение от опорной точки, как правило, составляло не менее 100—150-ти метров. Здесь же… Я тоскливо огляделся по сторонам. У нас не было ни радиосвязи, ни ракетниц, ни даже обыкновенного оружия, чтобы в определенный момент подать звуковой сигнал. Короче говоря, у нас не было ничего, чтобы могло помочь отыскать друг друга в густо разросшихся зарослях. Кричать «ау»? Я-то еще мог несколько раз крикнуть, а раненые? Голоса их были настолько слабы и безжизненны, что я едва ли смог бы расслышать их на расстоянии пятидесяти метров.

Надо было на что-то решаться, и я поставил вопрос ребром.

— Положение у нас безвыходное, — заявил я дрожащим от страха голосом (так страшно мне не было, даже когда мы бились с Фантомом). — Тащить вас обоих дальше я просто не в силах. Мне даже одного-то тащить уже тяжело, не то что двоих. Простите меня, если можете. Я элементарно ослаб. Еды, как вы знаете, у нас нет, и сил моих скорее всего хватит только на эту разведку. Если я найду дорогу, то вернусь и постараюсь вытащить вас к ней. Конечно по очереди. Если же не найду…

Горло мое перехватило спазмом, и в конце столь решительно начатой речи мне пришлось буквально прохрипеть о том, что я приду обратно и заночую вместе с ними, чтобы после обеда повторить попытку. В доказательство своих слов я снял с себя флягу, вынул из кармана зажигалку американца и положил все это рядом с Лау Линь.

— Наклонись, — прошептала она, — ближе, еще… ближе.

Я наклонился так низко, что мое лицо почти касалось ее губ. Мне по наивности показалось, что она хочет поцеловать меня, но она лишь глубоко вздохнула и прошептала:

— О нас пока не думай, и… делай каждую сторону квадрата в три тысячи шагов. Главное для тебя и для нас — найти дорогу с первого раза.

«Какая же она все-таки молодец, — думал я, отмеривая первую тысячу шагов, — не даром профессорская дочка. Живо сообразила, что мне предстоит пройти всего в два раза больше, а площадь я при этом обследую в четыре раза большую!»

Чтобы не сбиться со счета, я все время наносил на самодельный планшет и азимут моего движения, и количество пройденных шагов, отмечая их сотнями. В качестве самодельной карты я использовал обратную сторону одного из писем американца, найденного мною утром в кармане его сумки. Что в нем было написано, меня нимало не интересовало, да и вообще при сложившихся обстоятельствах тайна личной переписки может и подвинуться. Но не только этим я старался обеспечить себе дорогу назад. Кроме вычерчивания маршрута, я через каждые пять-шесть шагов ломал либо сучья деревьев, либо ветки у кустарников, уже не обращая внимания на боль в потрескавшихся и исколотых колючками ладонях. «Если не выйду в исходную точку геометрически, то использую для возвращения заломы».

Солнце поднялось в зенит, и его острые, как кинжалы, лучи жестоко вонзались в мою неприкрытую голову. Совершенно одурев от этой немилосердной пытки, я едва-едва не промахнулся мимо того, ради чего и затеял этот поход. Спасли меня только ноги, внезапно споткнувшиеся в неглубокой, но явно искусственно проделанной колее. Инстинктивно опустив свой взгляд ниже, я увидел, что параллельно одной колее идет и вторая.

«Неужели нашел? — Я стремительно рухнул на четвереньки. Вмятины от колес довольно свежие. Широкие армейские шины… — Очень похоже на обувку нашей старой хозяйственной машины. Помнится, у левого заднего колеса был характерный след, оставленный осколком ракеты… Если я его найду, то, следовательно, его точно наши машины оставили. Впрочем, — тут же решил я, — нечего заниматься бесполезным делом. Мы здесь проезжали или кто другой, какая разница? Главное, что дорога все же здесь».