Отважное сердце - Робин Янг

Когда женщины стали спускаться по склону холма, и Катарина, играя взятую на себя роль, о чем-то беззаботно защебетала, Роберт кивнул Александру:

— Встретимся у реки.

Он зашагал прочь, старательно обходя людей у огня, мимо пустых палаток, сквозь странную и непривычную тишину лагеря. У него за спиной темнота поглотила пламя их костра. Впереди, в полумраке, вырисовывалась линия холмов. А над головой у него, в бархатной тьме, подобно маякам, сверкали звезды.

54

Мужчины сражались с камнем, и их тяжелое дыхание эхом отражалось от стен часовни. Струи дождя заливали высокие стрельчатые окна за разрисованной ширмой, которая ограждала усыпальницу Исповедника. Внутри Вестминстерского аббатства было холодно. Полосы слабого света сочились сквозь арочные проемы на хорах, рассеиваясь в тишине часовни, где вечным сном спали благородные мужи в своих каменных золоченых гробах, ожидая Страшного суда. В тусклом свете мягко искрился Камень Судьбы, подобно инею или сиянию звезд.

Король Эдуард смотрел, как мужчины опускают камень в проем пустого сиденья на отделанном искусной резьбой деревянном троне. Рядом стоял его главный художник, который украсил трон для коронаций изображением сидящего короля в окружении мифических птиц и цветочных гирлянд. Когда двое мужчин отступили в сторону, третий поднял деревянное сиденье, которое должно было накрыть камень, заперев его внутри. Шотландия и впрямь превратилась в доминион Англии.

Эдуарду никогда не доведется сидеть на этом троне. Он предназначен для его наследника и тех, кто придет вслед за ним, сонму будущих королей — они станут править страной, основы которой он закладывает сегодня. Много лет назад, в Бордо, он распорядился нарисовать фреску, на которой был изображен король в окружении рыцарей с драконом на щитах. Король на картине сидел на каменном троне, на голове у него красовался узкий золотой обруч, а в руках он держал скипетр и сломанный клинок. И вот этот вымышленный образ почти воплотился в реальность. Подобно Бруту и Артуру до него, его имя останется в веках. Трон Шотландии, корона Артура, меч Исповедника: эти древние символы государственного суверенитета Британии были выставлены напоказ в самом сердце его королевства перед усыпальницей его предка. Это был величайший день. Он означал исполнение клятвы, которую он дал двадцать три года назад, когда вошел в это аббатство босиком, ступая по ковру из цветов.

Барабаны до сих пор гремели у него в ушах…

ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО. АНГЛИЯ

1274 год

Подобно медленным и размеренным ударам сердца, звук торжественно отразился от стен Вестминстерского дворца. Эдуард шагал в такт барабанному бою, и его босые ступни безжалостно давили бархат нежно-алых роз и шелк белых лилий. Цветы, тщательно лишенные шипов, сегодня утром раздали толпам людей, заполонивших проход от дворца до аббатства. Женщины истово крестились, когда он проходил мимо. Мужчины склоняли головы, а детей подсаживали на плечи, чтобы еще долгие годы они рассказывали своим сыновьям и дочерям о том, что были там; что видели тот день, когда он стал их королем.

В бездонном голубом августовском небе плескались стяги золотого шелка, свисающие с балюстрад и арочных фронтонов и вывешенные по случаю коронации. Для многих его подданных она стала первой. Только древние старики и старухи помнили, как полвека назад взошел на престол его отец.

Рядом с Эдуардом шла Элеонора, сияющая в своем платье из белой венецианской парчи, расшитом жемчугами. Они вернулись в Англию три недели тому. Она была с ним, когда он принял Крест и начал поход за веру, провела с ним долгие месяцы в Палестине — месяцы, видевшие войну с сарацинами, рождение его дочери и покушение на его жизнь, устроенное мусульманским султаном Бейбарсом. И она была с ним, когда из Англии прибыли гонцы с сообщением, что его отец скончался.

Элеонора шла рядом, и на лице ее подрагивала вуаль. Эдуард поймал ее взгляд, и она напряженно улыбнулась. Для нее это тоже был великий день. В аббатство, мрачной громадой возвышавшееся впереди, она войдет его женой. А выйдет оттуда королевой.

Процессию возглавляли епископы и настоятели, надевшие церемониальные одежды. Кое-кто из них размахивал кадилом, распространяя вокруг запахи благовоний. Позади Эдуарда и Элеоноры гарцевали на закованных в доспехи конях важные бароны и графы, лорды и рыцари, хвастливо выставляя напоказ родовые гербы на накидках и щитах, флажках на кончиках пик и конских попонах. Графы, идущие во главе процессии, торжественно несли королевские регалии: Меч милосердия, жезл, скипетр и усыпанную бриллиантами корону. Когда клирики начали вливаться в аббатство, а за ними последовала королевская чета, всадники не остановились, а заставили своих коней вступить под своды похожего на пещеру помещения. Аббатство освещало пламя тысяч свечей, их огоньки отражались от позолоченных стен и витражных оконных стекол, гробниц из оникса и мрамора, мозаики и разрисованных ширм. С пилястров и потолочных балок и здесь свисали стяги золотого шелка.

Эдуард шел вдоль рядов мужчин и женщин, толпившихся на галереях, на подступах к средокрестию,[57]где был воздвигнут деревянный помост, такой высокий, что под ним, не нагибаясь, мог проехать всадник на лошади. На платформе, украшенной ярко-красными флагами, его ждал архиепископ Кентерберийский. У ступеней, ведущих на помост, королевская чета остановилась. В воздухе стоял звон уздечек и фырканье множества коней.

Эдуард помедлил, прежде чем взойти на платформу, и отыскал взглядом Элеонору. Она улыбнулась ему под тонкой прозрачной вуалью. Отвернувшись, он в одиночестве стал подниматься по ступеням под гулкими сводами Вестминстерского аббатства.

Сколько же он ждал этого дня?

Прошлой ночью он провел свои последние часы в статусе простого смертного в просторной опочивальне замка, где его отец испустил последний вздох. Спальня была расписана сценками, на самой яркой из которых была изображена коронация Исповедника. И в этой живописной комнате, в окружении лиц давно умерших людей и призрака своего отца, Эдуард предался воспоминаниям.

Детство смутно вырисовывалось в образе материнской руки, крепко обнимавшей его за плечи, когда он смотрел, как отец отплывает из Портсмута, направляясь во Францию без него. Затем в памяти всплыл зеркальный облик отца во дворце, хмурого и мрачного, в молчании наблюдающего за тем, как уже он сам отправляется в изгнание. Эдуард припомнил появление де Валансов и щедрые денежные и земельные дары, которыми осыпал их отец и которые привели в такую ярость и настроили против него английских вельмож. Он вспоминал смуту, зреющую в Уэльсе, и орущие глотки и сжатые кулаки баронов в парламенте, и Генриха, дрогнувшего под их натиском. Он вспомнил своего крестного отца, Симона де Монфора, вздымающегося подобно какому-нибудь древнему полубогу над его отцом, и исказившееся от боли лицо короля, когда он узнал о том, что Эдуард заключил пакт с предателем.