Дети времени - Адриан Чайковски

Свет по всему «Гильгамепгу» начал отключаться. Безопасные зоны, установленные Лейн, стремительно исчезали – или были не такими безопасными, как говорили ей компьютеры. Все отряды защищающихся встречали свой последний бой, а пауки внутри корабля становились все более многочисленными, все более уверенными.

А в грузовых отсеках десятки тысяч тех, кто составляли остаток человечества, продолжали спать, не подозревая, что битва за их будущее проиграна. В стазисе кошмары не снились. Холстен подумал, что ему следовало бы им завидовать. Но не завидовал. «Лучше встретить последнюю минуту с открытыми глазами».

– Выглядит не очень. – Это было довольно неуклюжее преуменьшение, попытка поднять Лейн настроение хоть на секунду.

Она повернула к нему свое морщинистое лицо, протянула руку и сжала его пальцы.

– Мы столько прошли!

Непонятно было, говорит она о корабле или о них двоих.

Каждый из них еще немного понаблюдал за распространяющимися потерями, а потом оба заговорили почти одновременно.

– Я ни с кем не могу связаться, – Холстен.

– Целостность соседнего помещения потеряна, – Лейн.

«Остались только мы. Или компьютеры снова сбоят.

В итоге мы слишком долго держались».

Холстену-классицисту показалось, что ему дарована уникальная способность охватить взглядом тот путь, на который их всех наставило время. «Какая история!» От обезьяны к человечеству через орудия труда, семью, сообщество, власть над окружающей природой, конкуренцию, войну, непрестанное вымирание множества видов, с которыми они делили планету. А потом был хрупкий пик Старой Империи, когда они стали подобны богам и ходили между звездами – и создавали мерзости на далеких от Земли планетах. И убивали друг друга способами, которые и не снились их предкам-обезьянам.

«А потом мы»… Наследники искалеченного мира, потянувшиеся к звездам с умирающей под ногами земли, последняя отчаянная ставка человечества на корабли-ковчеги. «Уже корабль-ковчег, в единственном числе: от остальных известий не было». А они все равно ссорились и враждовали, давали место личным амбициям, неприязни, гражданской войне. «А в это время наш враг, наш неведомый враг, становился сильнее».

Лейн прошествовала к люку, стуча палкой об пол.

– Теплый, – негромко сказала она. – Они за ним. Режут.

– Противогазы. – Холстен нашел несколько и протянул один ей. – Помнишь?

– Думаю, личный канал нам больше не нужен.

Ему пришлось помогать ей с ремешками, а потом она просто села, приподняв дрожащие руки: маленькая, слабая, старая.

– Мне так жаль, – проговорила она наконец. – Это я нас всех к этому привела.

Он взял ее за руку: холодную и почти без плоти – словно мягкая изношенная ткань на кости.

– Ты не могла этого предвидеть. Ты сделала что могла. Никто не мог бы справиться лучше. – Просто утешительные банальности, на самом-то деле. – Здесь есть оружие?

– Просто удивительно, к чему не думаешь готовиться, правда? – К Лейн вернулись крохи ее былой суховатой иронии. – Возьми мою палку. Раздави в мою честь паука.

Мгновение Холстену казалось, что она шутит, но она протянула ему металлический стержень, и он в итоге его взял, ощутив его неожиданную тяжесть. Не этот ли скипетр держал зарождающееся общество племени в узде, поколение за поколением? Сколько рвущихся к власти Лейн им прибила за эти века? Это же практически священная реликвия!

Это дубинка. В этом смысле это была типично человеческая вещь, орудие, чтобы дробить, ломать, расчленять, – исконная манера человека встречать вселенную в лоб.

«А как встречают мир они? Какой основной инструмент у паука?»

Он на мгновение остановился на мысли: «Они строят». Это оказался удивительно мирный образ, но затем дал сигнал его пульт, и он чуть не упал, кинувшись к нему. Передача? Там есть кто-то живой!

Секунду он пытался отдернуть руку, подумав, что это может быть какое-то послание от них – какая-то невнятная каша из почти-имперского С, внутри которой будет прятаться нечеловеческий разум, злобный и непреложный.

– Лейн? – раздался тихий и неровный голос. – Лейн? Ты… же… Лейн?

Холстен выпучил глаза. В этих словах было нечто ужасающее: нечто содрогающееся, травмированное, неоформившееся.

– Карст? – узнала голос Лейн. Глаза у нее округлились.

– Лейн, я возвращаюсь, – продолжил Карст с совершенно не свойственным ему спокойствием. – Я уже захожу внутрь.

– Карст…

– Все в порядке, – сообщил голос шефа безопасников. – Все хорошо. Все будет хорошо.

– Карст, что с тобой случилось? – вопросил Холстен.

– Все хорошо. Теперь я понимаю.

– Но пауки…

– Они… – А потом длинная пауза, словно Карст рылся в содержимом собственного мозга, ища нужные слова. – …как мы. Они – мы. Они… как мы.

– Карст!

– Мы уже заходим. Мы все.

И Холстену представился пугающий, абсурдный образ полностью высосанной, съежившейся человеческой оболочки внутри скафандра – но все еще почему-то живой.

– Холстен!

Лейн уцепилась за его локоть. В воздухе уже появилась какая-то дымка, едва различимый химический туман: не убийственное оружие пауков, а то, что проедало люк.

А потом в нижней части появилась дыра – и что-то в нее полезло.

Мгновение они смотрели друг на друга – два потомка древних предков, обитавших на деревьях, с большими глазами и пытливым умом.

Холстен поднял палку Лейн. Паук был громадный – но громадный только для паука. Его можно раздавить. Можно разбить волосатый панцирь и разбросать куски кривых лап. Можно в эту последнюю секунду быть человеком. Можно наслаждаться своей способностью разрушать.

Вот только в дыру вползали еще пауки, а он был стар, а Лейн была даже старее – и он обратился к иному свойству человека, ставшему в последнее время столь редким, и обхватил ее руками, прижал к себе как можно теснее, а палка со стуком упала на пол.

– Лейн… – раздался призрачный голос Карста. – Мейсон… – А потом: – Ну же, быстрее, – обращенное к его подчиненным. – Режьте паутину, если застряли.

И искра нетерпения, которое явно принадлежало именно Карсту, несмотря на все его новообретенное спокойствие.

Пауки чуть разошлись в стороны, не отрывая от них двоих круглых как блюдца глазищ за прозрачными масками, которые носили эти создания. Встретившись с этим чуждым взглядом, Холстен испытал потрясение, которое прежде знал только при столкновении с себе подобными.

Он заметил, как одно из созданий подогнуло и напрягло задние лапы.

Паук прыгнул – и все закончилось.

Шаттл падает с чистого голубого неба чуть ли не вечность.