Тонкая работа - Сара Уотерс

— Да как вы смеете, — сказала она, — кричать докторам вслед! И не вырывайтесь! По-моему, вам опять пора на солому. Доктор Кристи?

Но доктор Кристи, уже дойдя до двери, услышал мои последние слова, обернулся и посмотрел на меня по-новому, поглаживая бородку. Переглянулся с доктором Грейвзом. Потом тихо заметил:

— В конце концов, мы увидим, до какой степени бреда дошло ее сознание, и, может быть, это поможет нам вывести ее из этого состояния. Что скажете? Так, дайте мне листок, вырвите из тетради. Сестра Спиллер, отпустите миссис Риверс. Миссис Риверс...

Он подошел ко мне и протянул клочок бумаги, вырванный из тетради доктора Грейвза. Потом сунул руку в карман, достал карандаш и вручил его мне.

— Следите за ней, сэр! — предупредила сестра Спиллер, глядя на кончик карандаша. — Она хитрющая!

— Хорошо, хорошо, я слежу, — ответил он. — Но не думаю, что у нее плохое на уме. Не так ли, миссис Риверс?

— Да, сэр, — сказала я.

Я взяла в руку карандаш. Рука дрожала. Он внимательно следил за мной.

— Наверное, нужно держать покрепче, — сказал он.

Я покрутила карандаш в пальцах, он упал. Я подняла его.

— Смотрите, смотрите! — напомнила сестра Спиллер, стоя на изготовку, чтобы, в случае чего, наброситься на меня.

— Я не привыкла к карандашам, — извинилась я.

Доктор Кристи кивнул.

— Думаю, как раз наоборот. Давайте, напишите мне несколько слов на этой бумажке.

— Я не умею, — сказала я.

— Да нет же, умеете. Садитесь на кровать, устраивайтесь поудобнее, положите бумажку на колени. Так все делают, когда садятся писать письма, разве нет? Да вы и сами знаете. Ну а теперь — напишите свое имя. Это вы, конечно же, умеете. Вы сами говорили только что. Пишите.

Я посидела, подумала, потом написала. Кончик карандаша процарапал бумагу. Доктор Кристи смотрел и, когда я закончила, взял у меня листок и показал доктору Грейвзу. Тот наморщил лоб.

— Вы написали «Сьюзен», — сказал доктор Кристи. — Почему?

— Так меня зовут.

— Вы плохо написали. Вы специально так сделали? Держите. — Он вернул мне листок. — Теперь напишите несколько слов, как я просил.

— Я не могу. Я не умею!

— Нет, умеете. Ладно, тогда одно слово. Вот что вы мне напишете: «солнце».

Я замотала головой.

— Ну же, давайте, — сказал он. — Это довольно простое слово. И первую букву вы знаете, вы ее только что написали.

И снова я задумалась. А потом — оттого ли, что он смотрел на меня и ждал, или оттого, что доктор Грейвз с сестрой Спиллер и сестрой Бекон и даже миссис Прайс и мисс Уилсон вытянули шеи, чтобы посмотреть, что у меня получится, — я написала букву «С». Попыталась изобразить и другие буквы. Слово получилось длинным и все не кончалось и не кончалось.

— Вы слишком сильно нажимаете, — сказал доктор Кристи.

— Разве?

— Сами знаете. И буквы у вас корявые, налезают друг на дружку. Какая это буква? Думаю, это тоже плод вашего воображения. Ну и как, скажите, поверить, что дядя ваш — он ведь ученый? — мог доверить работу такой неумелой помощнице?

Вот он, тот самый спасительный случай! Я вся затрепетала. Потом, глядя доктору Кристи прямо в глаза, сказала, как мне казалось, спокойно и убедительно:

— У меня нет дяди. Вы имеете в виду старого мистера Лилли. Смею заверить вас, что его племянница Мод прекрасно пишет, но, видите ли, я — не она.

Он поскреб подбородок.

— Потому что вы, — сказал он, — вы — Сьюзен Смит, или Триндер.

Я снова затрепетала.

— Да, сэр, именно!

Он помолчал. Я подумала: «Наконец-то!» — и чуть не лишилась чувств от радости. Но он повернулся к доктору Грейвзу и покачал головой.

— Пример в чистом виде, — сказал он. — Не правда ли? Никогда не думал, что попадется такой безукоризненно чистый случай. Бред затронул даже моторику. И здесь-то мы ее и подловим. Надо понаблюдать как следует и затем выбрать курс лечения. Миссис Риверс, верните, пожалуйста, мой карандаш. Дорогие дамы, всего вам хорошего.

Он забрал у меня карандаш, повернулся к двери и вышел из комнаты. Доктор Грейвз и сестра Спиллер последовали за ним, и сестра Бекон закрыла за ними дверь. Я увидела, как в замке повернулся ключ — меня словно ударили: я, рыдая, упала на кровать. Она неодобрительно зацокала языком, но в этом доме привыкли к слезам, здесь никто не удивится, глядя, как женщина роняет слезы в суп или идет по саду, рыдая. Сестра стала позевывать, потом отвернулась от меня. Уселась в кресло, потирая руки, и поморщилась.

— Вам кажется, что вам плохо, — сказала она, неизвестно к кому обращаясь, может, ко мне, а может, сразу ко всем. — Вам бы такие руки, хоть на час этакую напасть. Вот мука так мука, словно горчицей намазали! Ишь печет как, мочи нет! Ой-ой-ой! Ну-ка, Бетти, сделай доброе дело, принеси своей бедной нянечке мазь.

Цепочка с ключами была при ней. Я глянула на ключи и еще сильней зарыдала. Она вынула один ключик, и Бетти пошла с ним к шкафу, отперла дверцу и достала банку с мазью. Мазь была белая и плотная, как топленый жир. Бетти села и принялась натирать распухшие пальцы сестры Бекон. Та снова поморщилась. Потом вздохнула, и морщины на ее лице расправились.

— Вот хорошо-то! — сказала она, а Бетти захихикала.

Я уткнулась в подушку и закрыла глаза. Если бы здесь был ад, сестра Бекон — дьявол, а Бетти — его подручный, я бы не так убивалась. Я плакала и плакала, пока не выплакала все слезы.

Потом у кровати моей послышалось какое-то шевеление, и меня кто-то позвал, очень нежно и ласково:

— Успокойтесь, дорогая, не стоит плакать.

Это бледная пожилая дама, мисс Уилсон, протягивала мне руку. Я вздрогнула.

— Ах! — сказала она. — Вы меня боитесь. Ничего удивительного. Я не совсем в своем уме. Но вы привыкнете, дорогая. Это такое место... Ш-ш-ш! Ни слова. Сестра Бекон смотрит. Ш-ш-ш!

Она вынула из рукава платочек и знаками показала, что мне надо промокнуть лицо. Платочек пожелтел от старости, но оказался необыкновенно мягким на ощупь, и от прикосновения мягкой ткани и еще оттого, что смотрела она на меня добрыми глазами — а ведь никто в этом доме ни разу не сказал мне ласкового слова, — я снова расплакалась.

Сестра Бекон подняла голову.

— Я ведь слежу за вами. Не забывайте.

И снова откинулась в своем кресле. Бетти все втирала ей мазь.

Я тихо сказала:

— Не думайте, что я плакса. Дома я не плачу.

— Понимаю, — ответила мисс Уилсон.

— Я просто боюсь, что они навсегда меня тут оставят. Со мной подло поступили. А они решили, что я сошла с ума.