Колдун из Салема - Вольфганг Хольбайн

— Это Шоггот, — пробормотал Говард.

Махоуни кивнул:

— Да. Но не переживай, Говард. Его тело приготовлено к смерти, и могущественное существо исчезнет, прежде чем сможет принести вред. Вы останетесь живы.

— Ты… не убьешь нас?

Я в упор посмотрел на него. Еще секунду назад мне казалось, что я все понял, но теперь слова Говарда снова поставили меня в тупик. Его взгляд был прикован к Махоуни, и он, казалось, не замечал меня. Почему он спрашивал моего отца, убьет ли он нас?

Махоуни тихо засмеялся.

— Нет. В этот раз нет, Говард. Те, кому я служу, — могущественны и суровы — по крайней мере, согласно вашим представлениям — но они, тем не менее, никогда не совершают бессмысленных поступков. На этот раз вы свободны.

— Те, которым ты… служишь? — недоуменно переспросил я.

Говард не обратил на мои слова никакого внимания. Его взгляд по-прежнему был прикован к лицу Махоуни.

— Кто ты? — спросил он. — Ты — сам Йог-Сотхотх?

Махоуни отрицательно покачал головой:

— Нет. Но я ему служу.

— Но… но ведь это просто невозможно! — ахнул я. — Ты ведь…

— Андара, — перебил меня Говард. Его голос был ледяным. — Ты прав, Роберт. И в то же время — нет. Йог-Сотхотх получил над ним власть.

— Влияние могущественного существа простирается весьма далеко, — подтвердил Махоуни-Андара. — Даже по ту сторону бытия.

— Но ведь он… он… он помог нам и… и спас меня и еще… — я совсем запутался и беспомощно посмотрел на Говарда. — Он уничтожил одного из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ.

— Это было существо низшего порядка, — ответил Махоуни вместо Говарда. — Таких много — тех, кого не устраивает собственная судьба, и они пытаются от нее уйти, перескакивая через время. Их нужно уничтожать.

Я медленно повернулся и посмотрел на него. Мои глаза горели.

— Зачем это все? — спросил я, с трудом выговаривая слова.

Махоуни молча указал на лежащий у его ног сундук:

— Вот зачем, Роберт. Ты так и не понял, какая сила содержится в этих невзрачных на вид книгах. Чтобы снова завладеть ими, нужен был ты. В этом я тебя не обманывал. Тот человек, которым я некогда был, знал о надвигающейся опасности и принял соответствующие меры. Чтобы сломать эту магическую печать, не хватило бы и могущества Йог-Сотхотха. Только ты мог это сделать.

— Значит теперь ты заполучил все, что хотел, — прошептал Говард.

Махоуни кивнул.

— Почему же тогда ты не убиваешь нас? — продолжал Говард неестественно спокойным голосом. — Тебе что, нравится нас мучить?

— Убить вас? — переспросил Махоуни, улыбаясь. — С какой стати я должен это сделать, Говард? Я ведь все еще Родерик Андара, только я служу теперь другому хозяину. Я некогда был твоим другом, а Роберт все-таки мой сын. Почему же я должен вас убивать?

Он покачал головой, осторожно положил книгу обратно в сундук и сделал знак рукой человеку, который появился вместе с Шогготом и все это время молча и неподвижно стоял в стороне.

— Забери сундук, Бенсен, — сказал Махоуни.

Затем он повернулся к Говарду.

— Мне нет необходимости вас убивать, Говард, — спокойно сказал он. — Вы больше не представляете для меня опасности. Я заполучил то, что хотел, и теперь мне уже никто не помешает.

— Тебе — или же чудовищу, которому ты служишь? — спросил Говард.

Его голос дрожал.

Махоуни снисходительно улыбнулся.

— Называй его, как хочешь, Говард. Но это — мой господин, и я буду ему служить. Вам меня больше не сдержать. Никто уже больше не сможет этого сделать.

Произнеся эти слова, он повернулся и подождал, пока его спутник поднимет с песка сундук, затем они стали удаляться вдоль береговой линии.

Мы с Говардом долго смотрели им вслед, даже когда звук их шагов поглотило завывание бури. Я чувствовал себя опустошенным и изможденным. Я устал так, как еще никогда не уставал в своей жизни.

— Говард, скажи мне, что это все — неправда, — прошептал я. — Скажи мне, что это только сон и что этот человек — не мой отец.

— Нет, Роберт, все это — правда, — тихо ответил Говард, но таким ледяным тоном, каким он никогда еще не говорил. — Это был именно он — и в то же время не он. Ты не должен его ненавидеть. Он… не виноват в том, что совершил. Его действиями управлял Йог-Сотхотх. Хотя не на все сто процентов.

Я посмотрел на Говарда, и во мне затеплилась маленькая надежда.

— В нем еще осталось что-то человеческое, Роберт, хоть и немного, — продолжал Говард. — Он оставил нас в живых, не забывай об этом.

— В живых? — я хотел было рассмеяться, но все, что у меня получилось, — какие-то странные звуки, похожие на сдавленный крик отчаяния. — Мы проиграли, Говард. Это самое настоящее поражение. Он заполучил свои книги.

Говард кивнул.

— Это верно. Еще одно очко в пользу противника. Ну и что из этого? — он неожиданно засмеялся — смех был тихим и совершенно безрадостным. — Он выиграл битву, но не войну. Мы с ним еще встретимся. И в следующий раз мы будем осмотрительнее.

Я хотел ему что-то ответить, но Говард повернулся и быстрыми шагами пошел вдоль берега к ожидающему нас судну.

НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЯТАЯ КНИГА

Свет керосиновой лампы отбрасывал на стену причудливые узоры, создавая имитацию жизни там, где ее не было. Воздух в комнате был очень затхлым, а под подошвами туфлей обоих находящихся здесь мужчин хрустел всякий хлам и пыльные осколки стекла. Сквозняк колыхал похожую на занавес паутину, а из глубины здания доносились непонятные жуткие шорохи. Тремейну, нервы которого были на пределе, эти звуки казались тяжелыми, мучительными вздохами. Он остановился. Лампа в его руках задрожала, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы подавить все возрастающее желание повернуться и убежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше — прочь из этого проклятого жуткого дома, который с каждой секундой все больше казался похожим на огромную сырую могилу.

— Что с тобой? — спросил Гордон. — Боишься?

Тремейн повернулся к своему спутнику, который был выше его где-то на две головы, и хотел было ответить что-то резкое, но в последний момент сдержался и ограничился лишь кривой усмешкой. Выставив перед собой лампу, словно это было оружие, он пошел дальше. От него не ускользнуло, что голос Гордона дрожал, а его насмешка была ничем иным, как слабой попыткой подавить свой собственный страх. Он, Тремейн, безусловно, боялся, но и Гордон боялся не меньше его, если не больше. Это, конечно, было безумной идеей — прийти сюда лишь вдвоем, да еще и без оружия, но никто из них теперь не хотел первым признаться в том, что боится, а потому они оба — вопреки здравому смыслу — шли вперед.