Мастер осенних листьев - Андрей Кокотюха

Она сжала зубы.

Тум-тум-тум. Туп-ток. Ради мастера Мару. Ради господина Некиса. Ради всех казненных и всех еще живых.

Казалось, пальцев не десять. Казалось, их двадцать, тридцать, сорок. И восемь рук. Листья становились в ряды, ряды складывались в узоры, узоры помельче встраивались в общий узор, в гигантский букет Края, где в центре, пауком в сердце паутины, улыбалась кривой ухмылкой разноглазая смерть.

Эльга работала, пока не обнаружила, что листья кончились. Тогда она отошла от панно, погасила последнюю лампу и заснула на тюфяке.

Как в омут провалилась.

Приснилась ей мастер Мару, внимательно изучающая стену в пяти шагах от нее, а рядом задумчиво чесал бороду Фаста. Эльга словно бы бодрствовала, рассматривая дорогих ей людей с того же места, где уснула, но они, как нарочно, не спешили ее замечать. Стояли спиной. В неверном, мерцающем свете и Илокей, и Унисса позволяли Эльге лишь на короткие мгновения ухватить рисунок одного или другого профиля. Разговаривали неслышно, о чем – непонятно.

– Мастер Мару, – прошептала во сне Эльга.

Но с губ ее не сорвалось ни звука. Тогда она изо всех сил напрягла горло.

– Мастер Мару! Услышьте меня!

И снова – ничего. Не было голоса.

Фаста что-то показал женщине рукой на панно. Та кивнула. Эльга не разобрала ни одного узора, не увидела ни одного знакомого завитка. Сплошная темнота.

– Мас…

Отступив на шаг, мастер Мару неожиданно раскинула руки и устремилась к панно, словно собираясь его обнять. В то мгновение, когда столкновение уже было неизбежно, она вдруг просыпалась листьями, застывая в темноте букетом, похожим очертаниями на женскую фигуру. Фаста брать разгон не стал. Подступил и…

Пух! – взорвался лиственным дождем.

– Нет! – крикнула Эльга.

Она заплакала. Во сне она могла плакать.

Чувство потерянности, одиночества, тоски сделалось настолько сильным, что Эльга решила тоже стать букетом. Во всяком случае, ни Фаста, ни мастер Мару не должны были оставлять ее одну. Она поднялась, чтобы кинуться к панно, но не смогла сделать и шага. Стоило ей опустить глаза, и оказалось, что вместо ног и тела у нее гибкий, надтреснутый ствол, а вместо рук – ветви. Волосы же, потянувшись вверх…

– Эй-эй! Рано пока.

Скаринар вырвал ее из сна пощечиной.

Эльга заморгала, с трудом возвращаясь в реальный мир. Было темно, разгар безлунной ночи. Скаринар, правда, пришел со свечой. Фитиль потрескивал, отсветы плясали на складках кружевной ночной рубашки мастера смерти.

– Я смотрю, ты сделала панно. За день, – сказал он, недоверчиво качнув головой. – Значит, я был прав.

– Там еще осталось, – сказала Эльга, удивляясь своему хрипящему, слабому голосу.

– Что там, ерунда. Уже годится, я всех прекрасно чувствую. – Скаринар широко зевнул, потом поднес свечку к Эльге, разглядывая ее лицо. – Хочу тебе сказать, эта ночь прибавит тебе еще тридцать лет.

Новость Эльга восприняла почти равнодушно.

– Почему? – прошептала она.

– Потому что я – мастер смерти, – сказал Скаринар, фыркнув. – Я люблю убивать. А ты хочешь убить меня.

– Если бы я стала грандалем…

– Скорее всего, ты умрешь во сне.

Скаринар, будто в подтверждение своих слов, задул свечу. Какое-то время они молчали в темноте. Во мраке, если вглядываться, все же проступали колонны и был виден силуэт окна.

– Если бы я стала грандалем, я бы точно тебя убила, – сказала Эльга.

– Я знаю. – Скаринар, кажется, кивнул. – Но такого мастерства достичь невозможно. И я всегда смогу убить тебя раньше. Но это… это волнующе. Аж мурашки.

Он рассмеялся.

– Как представлю, что ты атакуешь меня своими листьями…

– Это случится не так, – сказала Эльга.

– А как?

– Возможно, я скажу завтра.

– Если доживешь до утра. В любом случае, – Скаринар поднялся, – я тебя, конечно, навещу и, возможно, торжественно открою панно для жирной столичной знати. Пусть посмотрят, как должен управляться Край. А ты, живая или мертвая, что не важно, все это время будешь сидеть в уголке. Как старая кукла. Думаю, ты понимаешь, таких опасных людей нужно держать поближе к себе. Ну, вроде все. Добрых снов.

Он сошел с возвышения и остановился, едва-едва голубея во тьме рубашкой.

– Кстати, – добавил он, – Рыцека твоего я тоже убил. Жутко надоедливый и самоуверенный был парень.

Эльга вдохнула и выдохнула. А потом забыла, как дышать.

Рыцек…

Очнулась она в деревянном кресле, обложенная подушками так, что они намертво зафиксировали тело. Руки, оголенные до локтей, лежали на подлокотниках. Странные руки. Эльга впервые заметила, какие они морщинистые, желтоватые, то ли в веснушках, то ли в пятнах, в бледном узоре вен.

Она сжала тонкие, холодные пальцы. Ее руки. Это ее руки. Но как тяжело ими командовать! Многое помнят, многое знают, но совсем не хотят слушаться. И ногти подстрижены коротко, все, даже на мизинце.

С некоторым удивлением Эльга обнаружила на себе незнакомое платье, женскую шерстяную свитку, которой у нее никогда не было, узорчатый плат, подвязанный в поясе, какое-то белое покрывало на плечах. Разодели, как на праздник.

Ох, вспомнила она, я жива. Мне семьдесят пять! Я жива, я не умерла. Но уж точно мне не дожить до завтра. Шевельнув головой, Эльга подняла глаза. Далось ей это нелегко. В голове лениво колыхнулась боль, вызванная, казалось бы, совсем скромным движением. Старая развалина, вот кто она. В Подонье, вроде бы у Кузинеков, была бабка Стася, сидела на лавочке, словно приклеенная…

Эльга поморщилась от света, показавшегося слишком ярким. День. Почти полдень. К вечеру солнце уходит, а сейчас мажет колонны противным золотом. Больно смотреть. Нет, солнце уже не радует.

Вокруг был все тот же зал, только все столики, все ковры, ее уже почти родной тюфяк были убраны. Она сидела в одиночестве у ниши, в которой складировали все лестницы и приступки. До панно – три шага пройти. Только, скорее всего, ей и одного будет много. Вот где мастерства бы занять.

Зал был пуст.

Эльга подняла руку, чтобы убрать назойливое, лезущее к лицу, щекочущее щеки покрывало, но оказалось, что это вовсе не покрывало, а волосы. Седые, отросшие, кое-как расчесанные. Длинные. Покрывало! Какая дура! Она издала звук, похожий на кашель. Вот уже и смех у нее старческий.

Ладно, подумала Эльга, ладно. Взгляд ее поплыл по панно, в правом нижнем углу нашлась прореха, слой листьев, составляющий фон, осыпался неровным полумесяцем. Теперь, наверное, уже и доделать будет некому.

Или самой?

Возможно, это не самая лучшая идея, помогать тому, кто тебя, в сущности, уже убил. Если бы она могла…